Каліфорнійська душа ісеканулася в Україні - Христина Холод

А я… я сидела в углу и наблюдала.

Моя победа превратилась в билет в первый ряд этого театра ужаса.

И я понимала, что смех Троянды был не просто ошибкой.

Это был ее смертный приговор, который Мавка решила исполнять частями. Долго. И очень, очень больно.

Крики начали затихать. Не потому, что боль стала меньше, а потому, что у Троянды просто заканчивались силы, чтобы кричать. Ее голос превратился в хриплый, задавленный стон. Тело, изможденное бесконечными конвульсиями, едва заметно дергалось при каждом новом разряде.

Мавка, кажется, это заметила.

На ее лице появилось выражение… недовольства. Словно ее любимая игрушка начала ломаться, терять свою чувствительность. Эксперимент заходил в тупик. Реакция стала однообразной, предсказуемой.

– Хм… – пробурчала она, остановив вращение ручки. – Кажется, рецепторы перегружены. Чувствительность падает. Скучно.

Я подумала, что она остановится. Что шоу закончилось. Какой же я была, блядь, наивной.

Она не остановилась. Она просто решила сменить локацию.

Мавка осторожно, почти с нежностью, отсоединила электроды от уже распухшего, покрасневшего клитора Троянды. Девушка тихо, облегченно вздохнула. Наверное, подумала, что это конец.

Бедная, дурацкая девчонка.

С выражением хирурга, что готовится к следующему этапу операции, Мавка раздвинула ее ноги немного шире. Ее пальцы, покрытые потом и слезами Троянды, скользнули ниже.

И она ввела электроды ей в вагину.

По одному.

Глубоко.

Я видела, как тело Троянды снова напряглось. Как ее глаза, сначала наполненные облегчением, теперь заполнились новым, еще более глубоким ужасом. Это уже не была внешняя пытка. Это было вторжение.

– Вот… – Мавка удовлетворенно кивнула. – Здесь нервных окончаний меньше, но они другие. Боль будет не такой острой, но… глубже. Объемной. Посмотрим, как тебе это понравится.

Кажется, Мавка немного подобрела.

"Подобрела".

Боже, какими же, блядь, извращенными стали мои критерии добра.

Она не набросилась на нее с новой яростью. Она начала медленно.

Легкий, едва ощутимый оборот ручки.

Тело Троянды выгнулось.

Это был не резкий рывок, как раньше. Это была глубокая, тягучая судорога, что шла словно изнутри, из самого центра ее существа. С ее уст не вырвался крик. Только тихий, длинный стон, словно звук лопающей струны виолончели.

Ее мышцы сократились, сжимая электроды внутри.

– О-о-о… – Мавка заинтересованно наклонилась. – Интересно. Очень интересно. Сжатие мышц улучшает контакт. Реакция сильнее. Это… это меняет все!

И она снова начала играть.

Только теперь ее игра стала еще изощреннее, еще более садистской.

Она создавала длинные, тягучие импульсы, которые заставляли все тело Троянды дрожать в непрерывной, глубокой агонии.

Это было уже не похоже на удары. Это было похоже на то, что внутрь нее запустили стаю электрических червей, которые медленно пожирали ее изнутри.

На лице Мавки появилась улыбка чистого, научного восторга.

Она открыла для себя новое поле для исследований.

А Троянда… Троянда уже даже не плакала. Она просто лежала, широко распахнув глаза, в которых застыла пустота.

Кажется, ее разум просто отключился, оставив свое тело на растерзание этой страшной, электрической агонии.

И я подумала, что, возможно, это и было ее единственным спасением.

Прошло время. Возможно, минуты. Возможно, вечность.

Мавка, наконец, кажется, удовлетворила свое первичное научное любопытство. Она прекратила свою электрическую симфонию. Вытащила электроды.

Тишина, что воцарилась, была оглушительной. Троянда лежала на полу, раскинув руки и ноги, как мертвая морская звезда. Ее дыхание было едва слышным. Я подумала, что она, наверное, потеряла сознание. Или, может, даже умерла от болевого шока.

Но нет.

Троянда была неуничтожимой. В своем безумии она была непобедимой.

Через несколько минут она пошевелилась. Медленно, как человек, выздоравливающий после тяжелой болезни, она села. Закуталась в свой кожух. Ее лицо было бледным, губы дрожали. Но потом…

Потом она подняла на нас глаза. И, блядь, улыбнулась.

Криво. Жалко. Но это была улыбка.

– Ого! – прохрипела она. – А это… это было… интенсивно! Знаете, мои родители всегда говорили, что надо пробовать в жизни все! Кажется, я сегодня закрыла сразу несколько пунктов из этого списка!

Она попыталась засмеяться, но вышел какой-то булькающий, хриплый звук.

– Я так понимаю, сеанс физиотерапии на сегодня закончен? Потому что если нет, то можем составить график. Например, по вторникам и четвергам! Чтобы мышцы не теряли тонус! Ха-ха!

Я смотрела на нее, и у меня не было слов. Она не просто сломалась. Ее психика превратилась в черную дыру, которая поглощала боль, ужас, унижение и перерабатывала их на… шутки. На ебаный стендап-выступ для своих мучителей. Это был ее способ не умереть. Ее суперсила. Ее проклятие.

Мавка слушала это с абсолютно невозмутимым лицом. Она вытирала электроды шокера тряпкой с таким видом, будто это самое важное дело в мире. Потом она подняла глаза на Троянду.

И улыбнулась в ответ.

Ее улыбка была теплой. Почти доброй. И от этого стало в миллион раз страшнее.

– График, говоришь? – мягко переспросила она. – Это замечательная идея, Троянда. Это очень… организовано. Я люблю порядок.

Она медленно встала.

– И знаешь, я подумала… Мы как-то несправедливо обошли вниманием одну… важную часть твоего тела.

– Вход хороший, но выход – это же тоже интересно, правда? Разная чувствительность, другие мышцы, совсем другая реакция… Это же целый новый пласт для исследований!

Троянда перестала улыбаться. Ее глаза начали медленно расширяться от ужаса. Она поняла.

– Н-нет… п-пожалуйста… – прошептала она, и весь ее юмор, вся ее бравада рассыпались в пепел.

Мавка подошла к ней, улыбаясь. Ласково, как мать, что собирается дать ребенку новую игрушку.

– Не бойся, глупенькая. Просто перевернись на живот, – промурлыкала она.

Не дожидаясь ответа, она легким толчком ноги перевернула Троянду.

А потом, улыбаясь, все так же ласково, она раздвинула ее ягодицы…

…и ввела электроды ей в жопу.

– Вот видишь? – прошептала она Троянде на ухо, когда та забилась в немом, новом, неизведанном ужасе. – Пространство для исследований – бесконечное. Я такая рада, что ты с нами. Нам будет очень весело.

И снова все повторилось.

Но на этот раз звук был другим.

Это уже не были высокие, пронзительные крики. Боль, что шла из глубин ее тела, из самих ее недр, вырывалась наружу низким, нутряным, животным ревом. Это был крик не от острого укола, а