Каліфорнійська душа ісеканулася в Україні - Христина Холод

от глубокого, непрерывного, разрывающего боли. Ее тело выгибала дуга, ее пальцы беспомощно царапали землю, а ноги дергались в диком, неконтролируемом ритме.

Троянда дергалась. Троянда кричала.

А Мавка…

Мавка сидела возле нее, осторожно вращая ручку, и улыбалась.

Это была спокойная, удовлетворенная, медитативная улыбка.

Улыбка художника, что закончил свой шедевр.

Улыбка композитора, что нашел идеальную, финальную ноту для своей симфонии боли.

В ее глазах не было бешеного огня экспериментатора. Теперь там царил глубокий, тихий, полный покой.

Гармония.

Она нашла ее.

Нашла свою идеальную игрушку.

Свою идеальную лабораторию.

Свое идеальное хобби.

И я, сидя в своем темном углу, окружена черепами и хламом из другого мира, вдруг поняла одну страшную вещь.

Я больше не была частью этого.

Я была лишь зрителем.

Шоу было не для меня.

Пари закончилось.

Теперь у Мавки была Троянда.

И глядя на удовлетворенное лицо этой сумасшедшей богини и на тело, что извивалось от мук у ее ног, я почувствовала что-то отвратительное и непонятное.

Облегчение?

Зависть?

Я не знала.

Я знала только одно.

В этом странном, страшном лесу, в землянке сумасшедшей нимфы…

…я наконец нашла место, где мое собственное безумие казалось почти нормальным.

И этот факт пугал меня больше, чем любая пытка.

Дни.

Они потекли, как густой, мутный сироп. Похожие друг на друга, словно братья-близнецы, зачатые в аду. Наша странная, извращенная рутина укоренилась в моей жизни, как упрямый сорняк.

Утро начиналось не с кофе, а с запаха озона.

Мавка, со свежим, научным интересом, продолжала свои "игры" с Трояндой. Это уже не было наказанием. Это превратилось в ежедневную процедуру, как чистка зубов или зарядка. Они даже разработали какую-то систему. "Сегодня попробуем импульсный ток на левый сосок", – говорила Мавка, а Троянда послушно ложилась, иногда даже давая советы: "Знаете, а вчера на ягодицах было как-то эффективнее! Лучший тонус!".

А я... я перестала реагировать. Это стало фоновым шумом. Как соседи, что громко трахаются за стеной. Сначала раздражает, потом привыкаешь. Я просто сидела, потягивала свой травяной чай и ждала, пока закончится "сеанс физиотерапии".

Все остальное время Мавка что-то мастерила.

Она таскала в свою землянку кучи металлолома, странные канистры, котлы, трубы. Стук, скрежет и тихая ругань были саундтреком наших дней. Я видела, как из всего этого хлама рождается что-то гигантское и уродливое. Похожее на ракету. Сумасшедшую, паро-панковскую ракету, сделанную из дубовых досок, черепа великана и медных тазов. Она наполняла канистры какой-то густой, вонючей жидкостью, которую варила ночами из грибов, смолы и, кажется, слез Троянды.

Я была ее безмолвным, бесполезным ассистентом. Подай тот ключ. Подержи эту хуйню. Не трогай, потому что ебанет. Я стала частью мебели. Функциональной, но бездушной.

И вот одного дня.

Мавка закончила.

Она отступила на несколько шагов, вытерла мазут с лица и с гордостью посмотрела на свой шедевр – на огромную, неуклюжую бочку смерти, что подпирала потолок нашей землянки.

Она повернулась к нам.

Троянда как раз заканчивала полировать очередной череп. Я допивала свой суп из кореньев.

На лице Мавки была та самая улыбка, с которой она обычно бралась за шокер. Улыбка больших начинаний.

– Ну что, кролик и Троянда, – сказала она так буденно, словно предлагала сходить по грибы. – Предлагаю спалить столицу и полететь в космос искать Мару. Ей там, наверное, одиноко.

Пауза.

Спалить столицу.

Столицу, блядь.

Не село. Не хутор. Целый, сука, город!

А потом… полететь в один конец в неизвестность на паровом двигателе?

Почему, собственно, нет?

Это звучало, как план. Даже лучше, чем гнить в этой землянке, наблюдая за ежедневными пытками.

Это, по крайней мере, было что-то новое.

– Хорошо, – сказала я, ставя пустую миску-череп на стол. – Но после обеда.

Мавка устроила нам прощальный банкет. Мне – целую гору жареных кореньев, грибов и сладких лесных ягод. Это была лучшая еда, которую я ела за все время пребывания здесь. Троянде она отрезала огромный кусок жареного мяса, которое та поглощала с энтузиазмом человека, что нашел смысл жизни в стокгольмском синдроме и протеиновой диете. Она даже шутила, что это, наверное, ее последний земной обед, и надо наесться как следует, чтобы в космосе не похудеть. Fucking psycho.

Когда солнце начало прятаться за деревьями, раскрашивая небо в кровавые оттенки, Мавка встала.

– Ну что, девчонки. Время. Идем к Горынычу.

«Горыныч».

Звучало, как название какого-то острого соуса или сорта грибов-галлюциногенов. Я понятия не имела, что это. Троянда, кажется, тоже, но ее лицо светилось от любопытства, как у ребенка, что идет в зоопарк.

Мы шли долго. Лес становился все темнее и старше. Деревья-великаны подпирали небо, а земля под ногами была покрыта толстым ковром мха, что поглощал звук наших шагов. Наконец, мы вышли к огромной, скалистой поляне, в центре которой возвышалась гора…

Нет. Не гора.

Пещера. Огромная, черная пасть, что зияла в скале. А возле нее…

…спало оно.

Holy. Mother. Of. FUCK.

Это был, блядь, дракон.

Не тот милый дракончик из мультиков. И не величественный, благородный зверь из фэнтези-книг.

Это был пиздец.

50-метровый, трехголовый, бронированный чешуей размером с автомобильную шину пиздец. Каждая голова спала, положена на камни, и из каждой ноздри вырывались тоненькие струйки дыма. Он был настолько огромным, что я почувствовала себя насекомым. Амебой. Ничем.

– Это… это Горыныч? – прошептала я, чувствуя, как моча начинает несмело подступать к выходу.

– Он самый, – так же тихо ответила Мавка. На ее лице была улыбка охотника, что выследил свою добычу.

Она вытащила из мешка… кочан капусты. Огромный, идеальный, как с картинки.

Потом она достала баночку с каким-то порошком и щедро посыпала им капусту, разрезав ее пополам и начинив, как фаршированный перец.

– Что это? – спросила Троянда.

– Слабительное. Из корня бешеной белки и слез московита. Очень эффективная штука, – объяснила Мавка.

Потом она, с грацией ниндзя, бесшумно, словно тень, подкралась к одной из спящих голов и осторожно, как самый ценный дар, положила начиненную капусту прямо перед его носом.

Мы затаились в кустах.

Одна из голов пошевелилась. Медленно распахнула глаз размером с мою голову. Увидела капусту. Понюхала. И, не раздумывая, сожрала ее одним глотком, аппетитно хрумкнув.

А потом легла спать дальше.

Мы ждали.

И через десять минут начался АД.

Сначала Горыныч просто закряхтел. Все