Дьяволы - Джо Аберкромби

— О-о, — пробормотал барон Рикард, опираясь на локти. Он лежал на траве, заложив руки за голову, и смотрел на облака.

Вокруг камней стражники, отбросившие мысли об убийстве и предвкушавшие мирный денёк, недовольно зашевелились. Кулаки в перчатках сжались на рукоятях, скользнули сквозь ремни щитов, клинки заёрзали в ножнах.

— О-о, — пробормотал Якоб. Настал момент. Переломный момент, после которого всё может пойти только в одну сторону. Он чувствовал приближение насилия, как старый моряк чувствует бурю за несколько вдохов до того, как дождь забарабанит по палубе.

— Меня удовлетворит только ваша полная капитуляция! — проревел граф, обходя конец стола и делая шаг к жене. Позади один из его офицеров нервно поднял руку в сторону выстроившихся на холме солдат, готовясь подать сигнал к атаке.

— Сдаться? — презрительно спросила графиня, делая шаг к мужу. — Ха! — Я раздавлю тебя каблуком!

Вооружённые слуги едва заметно приблизились. Безоружные слуги едва заметно отступили.

— О-о, — сказала Баптиста.

— Ты будешь молить о пощаде! — прорычал граф Радосав.

— Ты будешь визжать, выпрашивая прощения! — прошипела графиня Йованка.

Повсюду скрежетали зубы, произносились молитвы, сжимались задницы. Граф сердито смотрел на жену сверху вниз, величественно раздувая ноздри. Графиня сердито смотрела на мужа, её грудь властно вздымалась.

На ужасный миг мир затаил дыхание. Затем птица снова защебетала, и графиня Йованка схватила мужа за воротник, а он схватил её за вычурный нагрудник, и они крепко обнялись и начали яростно целоваться, не обращая внимания ни на священников, ни на слуг, ни на армию, ни на кого-либо ещё.

Якоб поднял брови:

— Это было неожиданно.

— Не для того, кто чувствителен к романтике, — сказал барон Рикард, откидываясь на спину.

Две свиты облегчённо вздохнули. Мужчины по разные стороны баррикад пожали плечами, закатили глаза. Мечи были отпущены. Кровопролития удалось избежать.

Якоб опустил меч, попытался разжать онемевшие пальцы и вздохнул с облегчением. Или с разочарованием?

Муж и жена оторвались друг от друга ровно на столько, чтобы посмотреть друг другу в глаза.

— Я люблю тебя, дурак, — выплюнула графиня.

— Боже мой, как я люблю тебя, — прорычал граф.

И они снова принялись целоваться. Синкелл Игнатий взглянул на мать Винченцу:

— Может быть, нам стоит отправиться в часовню церкви святой Глории и обсудить последние детали?

Мать Винченца устало махнула рукой:

— Конечно.

Баптиста нахмурилась, глядя на свои пальцы, затем, беззвучно шевеля губами, осмотрела склоны с собравшимися армиями.

— О чём задумалась? — спросил Якоб.

— Подсчитываю стоимость каждого человека, кольчуги, алебарды, меча, кинжала, лошади, палатки, еды на несколько месяцев… — она сдвинула шляпу на затылок. — И мне интересно, сколько всё это стоило.

— Моя жена Лукреция однажды пошла на войну, — задумчиво пробормотал барон Рикард, — вопреки моему совету, и мы, можно сказать наполовину вступили в битву и, как ни странно, победили, но в конечном счёте всё это оказалось совершенно разорительным. Иногда я думаю о том, сколько всего мы могли бы украсить за те же деньги, и это меня ужасно огорчает. — он поднял руку, словно коснувшись чего-то невесомо-чудесного. — Был дамаск, который я рассматривал для украшения стены, удивительного алого оттенка, который я с трудом могу описать, и от которого мне пришлось отказаться. — он промокнул глаз костяшкой пальца.

Радосав резко поднял Йованку, и она обхватила его бёдра ногами, запутавшись в его волосах, их рты слились в дуэте приглушённых стонов и хрипов. Он отшатнулся назад, врезавшись в стол, пара кубков опрокинулись, вино пролилось на карты.

— Эти двое пошли на войну… — Бальтазар смотрел на них, скрестив руки. — Сея огонь и убийства по всему краю, о котором им надлежит заботиться, сея неисчислимые смерти и разрушения… из-за семейной размолвки?

Барон Рикард запрокинул голову, глядя на проплывающие облака:

— И они называют нас монстрами.

Глава 43 «Моя жадность — это голод»

Граф и графиня уехали первыми, предположительно, чтобы предаться сексуальным приключениям, столь же страстным, как недавняя вражда. Бальтазар едва мог сказать, что бушевало в нём сильнее: отвращение или зависть. Его собственное последнее сексуальное приключение осталась смутным воспоминанием и, честно говоря, его, пожалуй, лучше забыть. Слово «приключение» действительно придавало этому злоключению слишком много веса.

Соперничающие священники разъехались, всё ещё препираясь из-за юридических тонкостей, касающихся замшелых вопросов: многовековая теологическая, финансовая и политическая вражда между церквями Востока и Запада была слишком щекотливой, чтобы уладить её в спальне. Стражники разошлась, объявляя о прекращении военных действий, и по разные стороны долины два вооружённых лагеря постепенно слились воедино, словно вино из проколотых бурдюков, солдаты хлынули обратно к своему обычному существованию, не обладая воображением, чтобы постичь выпавшую удачу. Слуги наконец утащили стол и тент, одинаково утомлённые хозяином и хозяйкой, так что, когда солнце клонилось к холмам, а тени от камней становились всё длиннее, единственным свидетельством состоявшихся переговоров были изрядно утоптанная трава и шкурки какого-то экзотического фрукта, которые графиня бросала в сторону. Бальтазар на мгновение задумался, не поднять ли их и не выбрать остатки, но решил, что это уже ниже его достоинства, даже если его планка и так опустилась столь низко, что практически ушла под землю.

Как бы подчеркивая это, Баптиста ткнула Бальтазара носком сапога, словно пастушка упрямую козу:

— Не пора ли выследить нашу своенравную принцессу? — она взглянула на Якоба, угрюмо скрестившего руки, и на барона Рикарда, прислонившегося к одному из камней и ковырявшего клыки заострённой палочкой. — Сомневаюсь, что кто-то здесь будет возражать против лёгкого сеанса Чёрного Искусства.

— Вряд ли. — Бальтазар устало встал, отряхивая какие-то капли и мусор, прилипший к заду штанов покойника, и вздохнул. Скорее застонал, по правде говоря.

Проведение ритуала, каким бы обыденным он ни был, когда-то стало бы источником почти безграничного волнения. Каковы будут риски, трудности? Как их минимизировать, преодолеть? Какая форма слов будет наиболее эффективной, какое сочетание символов наиболее действенным, какой набор жестов наиболее изящным? Магия — не просто какая-то практика, но искусство, зрелище, высшая форма самовыражения!

Теперь он не чувствовал ничего, кроме лёгкого раздражения, гнетущего отвращения от того, как низко он пал, и, конечно же, постоянного тошнотворного натяжения из-за связывания.

— Мне понадобится что-нибудь заострённое, — сказал он, а затем, когда Баптиста и Якоб потянулись за