Дьяволы - Джо Аберкромби

— Ну, мы, чёрт возьми, не будем вас ждать! — рявкнул им вслед Бальтазар. Он повернулся к барону Рикарду, всё ещё прислонившемуся к поручню корабля, как и тогда, когда они впервые заметили цвет пламени. — Меня утешает, что ты, по крайней мере, остался на своих позициях.

— Как всегда, — с привычным лёгким весельем ответил вампир, наблюдая, как остальные спешат по набережной.

— Месяцами я был принуждён защищать эту безнадёжную девчонку и боролся с этим приказом всеми силами. Я категорически отказываюсь продолжать борьбу теперь, когда я могу предоставить её самой себе!

— Совершенно рациональное решение. Другого я и не ожидал.

— О чём они только думают?

— Кто знает? Каждый из нас, в конце концов, делает свой выбор, руководствуясь собственными причинами. В одиночку. По своей совести. — Рикард обнажил клыки в мрачной ухмылке. — Какая у него есть.

— Ну, конечно, — проворчал Бальтазар, кивая. — Абсолютно.

— Поэтому я тоже иду.

Бальтазар уставился на барона:

— Ты? — он уставился на маяк. — Туда?

— Императрица Алексия может быть в беде.

— Но… ты — вампир!

Рикард нежно коснулся его груди кончиками пальцев:

— И значит, мне все равно?

Бальтазар ещё шире открыл глаза:

— Всё это время ты наблюдал за моими попытками разорвать связывание… ты поощрял мои попытки… чтобы самому разорвать его…

— Ты правда так думал? — Рикард любезно усмехнулся. — Я поощрял твои попытки, потому что находил их забавными. Честно говоря, ты был ближе к разрушению связывания, чем любой другой известный мне маг. То есть, далеко не близко. Но я никогда не хотел сам его разрушать. Мне это не нужно.

— Но… что… — вампир мягко положил руку ему на плечо:

— Проблема умных людей в том, что они считают всё частью хитрого замысла. Связывание действует на душу, Бальтазар. — он пожал плечами. — Я вампир. У меня души нет.

— Но если связывание не действует на тебя… — Бальтазар подыскивал слова, как слепой, ищущий сортир. — Значит… ты… сам решил идти?

— Когда достигнешь моих лет… — Барон похлопал его на прощание. — Надо чем-то занять свободное время. — и он взорвался, превратившись в рой летучих мышей, которые с визгом унеслись прочь, растворившись в вечернем воздухе.

— Спаситель, защити нас… — капитан выбрал именно этот момент, чтобы взобраться на кормовой мостик. Теперь он онемел и лишь очумело рисовал на груди знак круга. — Отчалить! — наконец рявкнул он своим людям. — Мы уходим немедленно!

Бальтазар повернулся к причалу:

— Ну, чёрт возьми, я этого делать не буду! — яростно закричал он в сгущающуюся тьму. — Я сделал всё, что от меня требовалось. Я сделал больше, чем от меня требовалось. Вы не заставите меня идти!

Хотя никто его об этом даже не просил.

Глава 64 «Язык насилия»

Они приближались.

Алекс слышала их шаги внизу, в тронном зале. Уверенный стук дорогих туфель по дорогому полу.

Она тоскливо осмотрела рукотворное гнездо на вершине Фароса, залитое болезненно-голубым сиянием, отражающимся от тысяч и тысяч зеркальных кусочков, покрывавших внутреннюю часть купола.

Они приближались.

Ужасный крик разорвал ночь. Внизу раздалось как будто шипение пара, крик перешёл в булькающий вой, а затем наступила тишина.

Алекс застыла, пот щекотал лицо. От жара пламени. От подъёма. От ужаса. Монахиня стояла, разинув рот, было непонятно — соблюдает она обет молчания или потеряла дар речи.

Они приближались. И выхода не было.

Ну ладно, их было около двадцати — за каждой широкой аркой открывался потрясающий вид на её погружающуюся в ночь империю и самое долгое падение в Европе. Шаги достигли лестницы внизу.

— О, Боже. — Алекс добралась до ближайшего проёма, осторожно перегнулась через парапет, и у неё перевернулось сердце.

Внизу разверзлась головокружительная безбрежность сумерек. Склон Фароса уходил вдаль, ниже — стена Столпа, ещё дальше — мелькающие огни города и кораблей в заливе, отблески заката, мерцающие на чёрном зеркале гавани.

Когда она убегала по снастям от рыболюдей Константина, ей казалось, будто она на большой высоте. Каким же смешным казалось теперь её смертельное падение в ледяную Адриатику.

Было лишь одно маленькое утешение. Василий Строитель явно обожал декоративную каменную кладку. Он не жалел средств на фальшивые колонны, фальшивые окна, скульптуры растений, животных, лиц, поэтому теперь повсюду имелись опоры для рук и ног. Сильный, холодный ветер подхватывал волосы Алекс и бил ими по её разгорячённому лицу, развевал её лёгкое платье и бил им по её покрывшимся гусиной кожей ногам.

Она слышала голоса на ступенях.

— О, Боже.

Она подумала об Аркадии, разлетевшемся на тысячу замёрзших осколков.

Никто не хочет видеть сомнения.

Она устроила жопу на вековых именах, стиснула зубы и перекинула обе ноги через перила. Сползла вниз, цепляясь за парапет, пока холодный камень не впился ей подмышку, босые ноги отчаянно барахтались, пока один палец не уткнулся во что-то торчащее из стены башни.

Горгулья. Она никогда раньше не видела смысла в этой уродливой херне, но теперь была чертовски ей благодарна. Неловко поставила ступню на маленькую каменную голову, места не хватало даже для обеих ступней.

Она стиснула зубы ещё сильнее и посмотрела вниз, сосредоточившись на пальцах ног. Только не дальше. Только не вся это головокружительная, голодная пустота. Не крошечные здания, не точки огоньков и не падение. Как долго ты будешь падать?

— О, Боже. — она сказала себе, что это неважно. Кого волнует, сломаешь ли ты шею или твоё тело разлетится вдребезги? Ничуть не отличается от обычно дела, когда она карабкалась по водосточной трубе какого-нибудь торговца. Она заставила себя отпустить парапет, ладонями скользнуть по лепнине, согнуть колени, медленно, медленно, холодный ветер обжигал одно плечо, холодный камень царапал другое, на губах молитва с просьбой просто не потерять равновесие.

— О, Боже. — Сердце колотилось как будто во рту. Отдавалось даже в лицо, глаза горели от слёз. Она напряглась, пальцами рук дотронулась до горгульи, бёдра впились в её бурлящий живот. Она сняла одну ногу, затем другую. Короткие каменные рога царапали ей голени, затем колени, затем живот, затем грудь. Руки дрожали, кисти горели от усилий, когда она спускалась, зависнув над пустотой, каждая мышца болела от напряжения.

Она всегда хотела оказаться повыше, но до этого момента и вполовину не так сильно.

Кончик