Дьяволы - Джо Аберкромби

проскользнула под его топор, вырвала оружие из рук, отрубила им один из рогов, затем швырнула в девушку-кролика на стене и расколола её череп пополам. Затем она без помощи оружия вырвала кишки быка. Рыча, плача, брызгая слюной, сопя в поисках хорошего мяса, хороших шматков, вкусных кусочков.

Головы у всех может и разные, а внутренности очень похожи.

Её челюсти сомкнулись на женщине со свиной головой, пасть захватила сразу голову и руку, сжимая, сжимая. Рука сломалась первой, стала мягкой вроде комка каши, другая рука колотила чем-то круглым: свинья исходила поросячьим визгом и отбивалась щитом, пока Вигга-Волчица капризно рычала и пыталась усилить захват, кусая, выкручивая, кусая, выворачивая, кусая. Остатки руки всё ещё были зажаты в зубах.

Визги превратились в крики, затем в треск — череп лопнул, и Вигга-Волчица высосала мясо и, фу, какой ужасный солёный вкус во рту. Она задыхалась и кашляла, и рвала отвратительную на вкус свинью задними когтями и трепала так сильно, что вторая рука отвалилась, а затем швырнула остальное в быка, воющего с вываливающимися кишками, эти двое покатились по двору, всё ужасное плохое мясо смешалось.

— Где хорошее мясо? — закричала она, но её зубы и язык не были созданы для человеческих слов, а дождь щекотал нос, так что всё, что она могла сделать — это выть и рычать, но обмудки уловили суть. Им казалось, будто это они — страшные животные, но теперь они увидели настоящего зверя и дрогнули, закатив глаза, пали или убирались прочь, скуля от ужаса. Вигга-Волчица вытащила из тумана памяти, что всё ходившее, ползавшее или летавшее всегда боялось её.

Это правильно.

Она схватила лошадь за круп, не уверенная, была ли это лошадь-человек или лошадь-лошадь, зная только, что это мясо, завалила её, пока задние когти сгребали и рвали, а внутренности летали по двору, забрызгивая стену блестящими лоскутами. Она набила рот, задыхаясь и катая во рту, но это было не хорошее мясо.

Ужасный голод жёг её горло как раскалённый уголь, как раскалённое клеймо на её жопе, огромная пустота внутри душила и терзала, заставляя её танцевать, извиваться и кричать, словно желая оторвать собственный хвост.

Есть у неё хвост?

Она крутилась и крутилась, пытаясь разглядеть, но задние ноги всегда были вне досягаемости для любого ублюдка на свете, в итоге она перевернулась и кувырком полетела жопой вперёд сисек через двор, разбрызгивая грязь и кровь по всему двору.

Она поймала одного, который бежал, и швырнула об стену, и его голова раскололась, швырнула его сильнее, теперь треснула стена, швырнула его снова, остатки шлёпнулись как тряпки, битый камень нападал сверху, а от противника остался даже не труп, а просто беспорядочная куча, оканчивающаяся пальцами.

Она резала, рвала и выжимала их, как будто нужно было добыть изнутри каждого особый секрет, но все до единого содержали только дымящиеся помои и разочарование, как бы она ни нюхала в поисках сокровищ.

Она рылась в овце, которая была вся пушистая, но шерсть попала ей в нос, и пришлось извиваться, визжать и чихать. Она выла в небо. Она бы сорвала солнце и съела, если бы могла дотянуться когтями. Она ненавидела эти мясные мешки, ненавидела деревья, стены, небо, дождь, а больше всего себя — грязное голодное существо, у которого, вероятно, даже не было хвоста. Она хотела бы вывернуть себя наизнанку и съесть, настолько бесконечным был её чудовищный аппетит…

А это кто?

Мужчина в блестящих, блестящих доспехах и с блестящим, блестящим мечом и каплей упрямой решимости в море ужаса на лице. Такое красивое лицо. Ой, какой храбрый. Вигга-Волчица хотела укусить его и узнать, не спрятано ли внутри хорошее мясо.

Она пригнулась и прильнула к нему, её челюсть отвисла и скользила по грязи, холодные булавки дождя кололи по высунутому языку, за ней оставался зигзагообразный след кровавой слюны.

— Сдохни, демон! — завизжал он.

— Сам сдохни, ты, дерьмовый ублюдок, — ответила она, но красноречие было напрасным, потому что прозвучало как хлюпающий вой. Поэтому она просто выбила меч из его руки, сломав кость прямо вместе с железом вокруг. Лезвие, сверкнув, отскочило и ударилось о повозку. Она обхватила шею и укусила его за голову.

Этот блестящий шлем был самым раздражающим, он не сломался сразу, её зубы помяли его и, возможно, достали лицо. Скорее всего, нос оторвался.

Прежде чем она смогла как следует сжать его челюстями, что-то ударило по спине и сбило с ног, она перевернулась и увидела мужчину с узкими глазами, как у кошки, который ударил её алебардой, теперь на боку горел синяк, и хотя она ненавидела всех и каждого, особенно она ненавидела кошек. Кем он себя возомнил?

Он казался именно таким потрясенным, как мог бы выглядеть кот, на которого напрыгнули и выдрали здоровенный кусок мяса из груди, а затем швырнули вверх тормашками в пылающую конюшню. Крыша обвалилась, горящая солома соскользнула на всё ещё дёргающееся тело, а лошадь вырвалась и понеслась кругами по двору, как по манежу, дикая и обезумевшая, с горящим хвостом.

Блестяшка снова поднялся, чем нельзя было не восхищаться, так как он рыдал, а одна рука была разодрана, прокушена и безвольно висела. Вот урок. В один момент ты король двора, в следующий — твое лицо всё в красных полосах, и кровь пузырится из того места, где был нос. Она набросилась на него и на этот раз схватила за голову не только передними резцами, но и дробящими задними зубами. Она встряхнула его, заставив шлепнуться и забиться, доспехи загремели, как повозка торговца сковородками, падающая со скалы — кажется, такое она уже видела однажды.

Он булькал, визжал, брыкался, царапал её морду и челюсти ногтями, но у него было больше шансов остановить прилив голыми руками. Она грызла и ворочалась, и сталь должна была поддаться, поддаться быстрее, и она раздавила его череп как орех, и весь его сок выплеснулся наружу, и она засунула внутрь язык и втянула куски, а затем отшвырнула оставшиеся рваные лохмотья высоко через стену.

Ужасный голод утихал, потребность в хорошем мясе съеживалась, и она выплёвывала изуродованные куски шлема, подёргиваясь и рыча. Может, ей ещё нужно было хорошее мясо или, может, лечь обратно в фургон, где темно, где приятно пахло ею.

Ложись и вздремни.

Что это за надоедливый звук? Она осмотрелась, и слюни капали с её челюстей, и увидела девушку, сидящую с этим безразлично-вялым лицом, которое у них появляется, когда они заканчивают плакать, и дрожащего монаха, стоящего на коленях