Дьяволы - Джо Аберкромби

когда к нему обратились подобающе его талантам, он был вынужден это отрицать. — Ха! Нет. Маг? Все, что угодно, но не... Меня зовут Бальтазар Шам Ивам Дракси, я скромный… человек, и я чувствую, что произошло обычное недоразумение…

— Так тебя приглашали в мои владения? — накрашенные губы графини округлились от удивления. — Я уверена, что запомнила бы составление подорожной с таким длиннющим именем.

Бальтазар прочистил горло:

— Ну, может быть, признаюсь, не совсем приглашали…

— Не совсем? Или просто не приглашали?

— Ну, не приглашали…

— Так чьё это было недоразумение?

Это, как и большинство событий за полгода с момента его осуждения, не совсем соответствовало ожиданиям Бальтазара.

— Боюсь… мы как-то начали не с той ноги…

— Может быть, ты неправильно понял, на какой ноге стоишь?

— Вполне может быть, очень может быть! — боже, он что, переминался с ноги на ногу? Его смешок стал определённо смущённым. — Я действительно здесь только из-за неизбежных обстоятельств, связанных с нападением на море, которое само по себе было результатом непредвиденного отклонения в сторону Венеции, прискорбного инцидента с домом мага-иллюзиониста — дисциплина, больше подходящая для дешёвых шарлатанов, чем для настоящих магов…

— Ты хотя бы не один из них?

— Я? Нет. Волшебник? Ха! В самом деле, мы должны быть уже на полпути к Трое...

— Троя? — спросил священник, наморщив лоб так, что это напомнило Бальтазару судью на его суде. — Какое у тебя дело в Трое?

— Ну... э-э-э… о... хм-м. — Бальтазар потёр виски, где, казалось, выступил пот. — Можем ли мы... начать снова...?

— Итак! — Баптиста неторопливо подошла, чтобы избавить его от страданий. К тому времени это было уже убийством из милосердия. — Вот это в наши дни называется графиней? — она посмотрела себе под нос, вынужденная поднять обе руки, поскольку они были скованы вместе, чтобы выровнять поля шляпы указательным пальцем. — Графскую корону надевают на любой кусок древнего дерьма.

Такое мимолетное облегчение, которое Бальтазар почувствовал, когда его прервали, было сметено волной шока такой силы, что вместо вдоха получился едва слышимый писк где-то в верхней части носа.

Графиня в похожем шоке уставилась сначала на Баптисту, затем на Бальтазара. Её ноздри раздулись от ярости:

— Откройте эти ворота немедленно, — выдохнула она.

Ключ загрохотал в замке, и Баптиста вышла, в то время как Бальтазар отодвинулся от неё так далеко, как позволяли ограниченные размеры камеры, размышляя, сможет ли он, например, уйти, сказав, что они никогда не встречались. Графиня Йованка шагнула вперёд, носки её начищенных сапог для верховой езды и носки грязных сапог для долгих пеших походов Баптисты почти соприкоснулись.

— Разве ты не слишком… высокая, — прорычала графиня, глядя вверх, её макушка едва достигала подбородка Баптисты. — Возможно, мне придется тебя укоротить.

— Тебе следует поторопиться, — сказала Баптиста. — Пока я случайно на тебя не наступила.

Наступила чрезвычайно отвратительная пауза, во время которой Бальтазар успел тщательно продумать, что избежал сожжения в Священном Городе за преступление, которое он, несомненно, совершил, только чтобы быть повешенным в сельской Сербии за преступление, о котором он даже не помышлял.

Затем обе женщины расхохотались. Графиня схватила Баптисту за лицо и потянула вниз, чтобы поцеловать в обе щёки:

— Баптиста, славный ты кусок дерьма. — она схватила кандалы одной рукой и поманила сержанта другой. — Снимите эти браслеты немедленно, сержант. Ты носишь их с таким дерзким видом, но они вообще не подходят к остальному гардеробу. Какого чёрта ты здесь делаешь?

— Это длинная и трагичная история.

Графиня подняла бровь:

— А ты знаешь хоть одну короткую историю?

— Погодите… — пробормотал Бальтазар, выступая на свет. — Что?

— Это Баптиста, — объясняла графиня своему священнику. — А это отец Игнатий, синкелл архиепископа Али́пия Дарданского, верный сторонник моего дела.

— Поскольку оно праведно, — заметил священник, и Бальтазар не сомневался в истинности этого заявления, поскольку праведность обычно определяется необходимостью.

— Мы обе были фрейлинами королевы Сицилии, — сказала Баптиста.

— Королевы Сицилии? — пробормотал Бальтазар.

— Она не рассказала историю о хаварайце? — спросила графиня Йованка.

Каждый обмен репликами всё больше сбивал Бальтазара с толку:

— Художник?

— Всё это было задолго до того, как я стала графиней. Но потом случилась катастрофа с экипажем, а потом пожар, а моего кузена Драга́на лягнула лошадь, и мой старший брат сам отстранился от участия в этом деле с монахинями, а мой младший начал ссать голубым и совсем обезумел, и прежде чем кто-то успел опомниться, все уже стояли передо мной на коленях и называли меня «вашим сиятельством», так что оставалось делать?

— Кажется, принять вызов, — сказала Баптиста. — Драгоценности тебе идут.

— Драгоценности идут всем. — Графиня задумчиво подняла бровь, глядя на Бальтазара. — И какого дьявола ты притащила это с собой? Насколько я помню, тебе нравились бедные атлетичные мужчины и богатые любого телосложения. Этот кажется... начитанным и надменным.

Бальтазар хотел бы возразить, но сомневался, что будут принципиальные расхождения в оценке, и в любом случае у него была твёрдая политика не возражать людям, у которых имелся ключ от его наручников.

— Он коллега, а не любовник, — сказала Баптиста, ухмыляясь так, словно само такое предположение было абсурдным.

— Вовсе не любовник, — сказал Бальтазар, убедившись, что ухмыляется так же сильно, чувствуя себя, по какой-то причине, глубоко огорчённым.

 

Над подвалом стоял особняк, набитый солдатами в синих мундирах, все соревновались за право первыми отдать честь, когда графиня Йованка проносилась мимо. Рядом с особняком располагался обширный скотный двор, на котором бригада мясников забивала море овец. Напротив был амбар, в котором ещё больше солдат складывали припасы. Скотный двор оказался частью обширного лагеря, разбитого на нескольких полях, кишащего ещё большим количеством отдающих честь солдат, несчастных лошадей, дымящихся костров, фургонов без лошадей, импровизированных кузниц и многого другого.

— Я имею только некоторое касательство к военной службе, — сказала Баптиста, убирая волосы под шляпу и прилаживая истрёпанное перо, — Но у меня сложилось впечатление, что вы ведёте войну.

— Не я это начала. — графиня ласково ущипнула за испачканную грязью щёку мальчика-барабанщика, когда тот проходил мимо. — В музыке я презираю военные марши, но меня самым возмутительным образом спровоцировали, и ты меня знаешь, на провокации нужно отвечать.

— Решительно отвечать, — пробормотал Бальтазар, рассматривая плотников, расползающихся по