Дассария - Абай Тынибеков

променяла честь на подаяния. Гордая и чистая она, потому и сбежать пыталась. Оков, даже золотых, не терпит. Заточением её не сломишь. Это видно. Как же добиться её расположения? Муццуй не помеха. К нему она питает лишь уважение, но не больше того. Видимо, есть кто-то, кто занял уже место в её сердце. Оттого и рвётся обратно в свои земли. Эх, кабы знал я, как пересилить её чувства и овладеть ими, не сидел бы здесь в одиночестве, а наслаждался бы вместе с ней этой дивной погодой. Несмотря на молодость, она очень даровита, языками владеет, а это уже само по себе огромное, не измеримое ничем бесценное подспорье в условиях военных действий. Сколько бы с ней мы великих дел сотворили?! Всего один человек – и на тебе, изменил весь ход войны. Четыре стойбища из-за неё я потерял, да к тому же впервые отступил. Да за такое деяние нужно на тысячу частей разорвать её, а я даже зла на неё не держу. Ну не странно ли это? А ведь во всём повинна душа моя. Прикипела она к этой женщине неожиданно. Даже признаться себе в этом совестно. Может, взять да и открыто сказать ей обо всём? Представляю её удивление. Зрелый мужчина, властитель непобедимых и доблестных хуннов склоняется перед ней и бросает к её ногам целую державу! Где и когда было видано такое? Хотя, если откровенно признаться себе, я готов на этот шаг. Наверное, во мне появилось моё последнее в жизни возвышенное чувство. О небеса, зачем вы послали на мою голову ещё и это испытание! Выдержу ли я его достойно? Справлюсь ли с ним подобающе? Прямо помутнение какое-то в моём разуме. Неужели такое бывает в жизни? Ведь это же сладкая доля для молодых, а для престарелых людей – уже горькая участь. Как мне поступить с этой женщиной теперь?»

Мотун, погрузившись в свои глубокие и непростые раздумья, не сразу заметил подошедшего к нему начальника охраны.

Тот покорно стоял сбоку от него, не смея нарушить течение его мыслей.

– А, это ты, мой верный полководец Тай-Да. Пройдём в юрту. Что-то прохладно здесь стало. Засиделся я, – взглянув на него, шаньюй поднялся.

В юрте было тепло и светло.

– Вели подать еду. На свежем воздухе проголодался я. Да и ты, наверное, ещё не ел, – усаживаясь на своё место, произнёс Мотун.

Утолив голод, обмыв руки, он прилёг.

– Великий шаньюй, дозволь мне доложить, – дождавшись, пока уйдёт прислуга, начал начальник охраны.

– Говори, – разрешил Мотун.

– Вольный охотник Муццуй по-прежнему в забытьи. Женщина быстро поправляется и уже вполне готова к допросу. Мне самому приступить к нему или же привести её к тебе, великий шаньюй?

– Поговори вначале сам. Сопоставь сказанное ею с тем, что поведали тебе те дозорные. Особого усердия проявлять не нужно. Полагаю, она пока слаба и ещё не способна выдержать твоих долгих расспросов. Не утомляй её. Помни, что она нужна мне для очень важных целей. Где мы ещё найдём человека, знающего язык наших врагов саков? Сейчас постарайся узнать от неё о том, где и когда они сговорились с Муццуем о побеге отсюда и кто подал мысль об этом. Дай ей понять, что никто ничего плохого ни ей, ни ему не желал и не желает. Поясни ей, что её пребывание здесь связано всего лишь с гостеприимством. На её возможную просьбу предстать передо мной ответь отказом. Меня нет. Понял? Так надо. Не наступило ещё подходящее время. Муццуя не беспокой. Но как только он станет приходить в себя, обязательно перевези его в другую юрту. Следи за ним день и ночь. Смотри не опоздай. Они не должны обмолвиться между собой ни единым словом. Её не встревожь. Скажи ей, что так будет лучше и для неё, и для него, что это вызвано необходимостью для скорейшего их выздоровления. Никого, кроме своих людей, к ним не подпускай. Ступай, – шаньюй устало прикрыл глаза.

* * *

«Этот охотник обманул и Тимея, и Цару. Он появился в наших землях, чтобы встретиться с Тафуц. Для чего? То, о чём они говорили с ней, на самом деле никому не известно. Значит, он только ей мог объяснить истинную цель своего прибытия к нам. Обвинение в предательстве своим же властителем, наверняка, является правдой. Именно по этой причине он изгнан из своего народа. Стало быть, он ошибочно принят за изменника и наказан вместо того, кто действительно стал им, того, кто не выдержал пыток и выдал нам всё, что знал. Только один человек мог подтвердить проявленную Муццуем стойкость и честность. Это Тафуц. За ней он и пришёл сюда. Поведай она об этом Тимею, он бы не отпустил её от себя. Вот она и не решилась поделиться с ним просьбой охотника об оказании ему помощи и выбрала свой путь, рассчитывая на понимание и благородство правителя хуннов. Как же глупо и наивно она поступила! Он не отпустит её никогда. Если она благополучно добралась до его ставки, то она явно жива. Таких людей, как она, знающих многое о противнике и, главное, обладающих его языком, берегут пуще всей казны или целой армии. Любой властитель за поднесение такого бесценного дара простит всё что угодно, и даже более значительное прегрешение перед ним, не говоря уже о помиловании простого человека, не совершившего ничего предосудительного. Где и как найти выход из этого сложного положения? Как вернуть Тафуц и успокоить Тимея?» – расхаживая по шатру, напряжённо думал Дассария.

К утру он принял решение и вызвал к себе Чардада и Цару, рассказав первому обо всём, что стало ему известно от Цары, и изложив им обоим свой план предстоящих действий. Согласно задуманному, Цара должен был срочно и тайно покинуть главный лагерь, после чего любой ценой захватить в плен как можно больше вражеских воинов и держать их на границе с хуннами до прибытия Чардада. Чардад же со свитой и охраной, забрав по пути этих пленников, отбывал в ставку властителя шаньюя с посланием царя массагетов об обмене Тафуц на его людей. В случае получения отказа, в чём Дассария нисколько не сомневался, Чардад приступал к осуществлению основной части плана – предложению о заключении мира между саками и хуннами. После чего Чардад обязан был возобновить переговоры об обмене. Дассария понимал, что, направляя Чардада и его воинов в стан врага, он шёл на большой риск, возможно, жертвуя их жизнями, но он рассчитывал на извечную гарантированную неприкосновенность послов и надеялся, что для шаньюя