Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

Виктор сел, обтирая руки, кашлянул, собираясь что-то сказать, и тут из тумбочки повеяло. Тем, сладким и чуть терпким запахом.

Виктор вскочил, запрокинул тумбочку к свету, шаря по полкам… и торжествующе шлепнул на стол перед Олегом Николаевичем полувытекший черный тюбик.

– Вот! – крикнул со злым торжеством. – Чуешь?! Вакса, Олежа, обыкновенная сапожная вакса!

Олег Николаевич молча смотрел невидящими глазами на этот черный сгусток грязи, силился что-нибудь сказать, заплакать… Ни слов, ни слез не было. По зимнему саду плыл густой сладкий запах.

Сколько так просидел, не шелохнувшись, он не знал. Слышал, как хлопнула дверь, – это Виктор ушел, не сказав ни слова, потом слышал, как несколько раз принимался звонить на кухне телефон… Наконец Олег Николаевич встрепенулся и принялся прибираться.

Собрал объедки, аккуратно завернул в полиэтиленовый пакет тюбик с ваксой, свалил все это в мусорное ведро, нашел, пошарив в кухонном буфете, невесть с каких пор стоявшую там бутылку ликера и механически, не чувствуя вкуса, высосал ее до дна. Посидел еще, покурил. Потом, на нетвердых уже ногах, пошел в зимний сад.

Бокарнея стояла на столе, пошевеливая своими изумрудными прядями под ветерком из открытого окна. Запах уже выветрился. Олег Николаевич посмотрел на нее… и вдруг, обуянный вспышкой внезапной ярости, схватил и швырнул в окно. Растение жухнуло листвой и сгинуло в черноте двора.

Он прислушался, ошеломленный, а затем – так же внезапно, как ярость, – его охватила волна ужаса, и в следующее мгновение он уже бежал по лестнице вниз, туда, путаясь в своих нелепых пижамных штанах и хватаясь за перила, чтобы не упасть.

Бокарнея лежала на отвале разрытой траншеи. Олег Николаевич увидел, побежал к ней, поскользнулся и упал, со всего маха ударившись головой в подмерзшую глину.

Там, в обнимку с Бокарнеей, измазанного в грязи и блевотине, его и нашла домработница Нина, собравшаяся в ночную смену в больницу.

Она затащила Олега Николаевича домой, раздела, отмыла, растерла и уложила в постель. Ей надо было бы поспешить, – медсестер в ночных всегда было в обрез, но она посмотрела на то, как колотит Олега Николаевича, поколебалась, разделась и легла рядом.

– Давай-ка, иди ко мне под бочок, согрейся, – сказала тихонько, пристраиваясь, и добавила, улыбнувшись невесть откуда пришедшему слову: – барин.

Спасатель

Два детских страха было у Андрюшки Кожина – зимний и летний, огонь и вода.

Первый случился, когда ему едва исполнилось шесть лет. Что-то там, у них во дворе, делали солдаты – траншею какую-то долбили в промерзшей земле. Сережка, выйдя во двор, глянул на них и занялся сугробом, ковыряя его лопаткой. Поднять глаза на копошащихся поодаль солдат его заставил странный, пугающий звук: «ввух» выхлопнуло, «ввух» и – вспыхнуло! Андрюшка увидел, что на черной раскопанной земле лежат два железных листа, пронизанных множеством отверстий, сквозь которые бьет огонь, – как из форсунок газовой плиты, только сильнее. Мальчишки-солдаты сидели на корточках рядом и смотрели, как рвется пламя, раскаляя докрасна металл; Сережка, выронив лопатку, тоже. Вдруг один из солдат поднялся, отошел подальше, разбежался и – кинулся на этот огонь. Шинель его распахнулась в прыжке черными крылами, пламя метнулось, и он ухнул сапогами о землю прямо перед Андрюшей. Мальчишка попятился, а навстречу летел над огнем следующий, а за ним еще один, и еще, и еще… Андрюша каким-то образом знал, что каждый из этих солдат должен был загореться в прыжке над огнем, но они превращались в черных птиц, летели сквозь и не горели. Это было ужасно.

С тех пор при виде большого огня у него екало сердце – коротким, мгновенным перестуком; детский страх никуда не делся, его надо было раз за разом преодолевать.

То же Андрей испытывал, подходя к воде – речке или бассейну, не важно. Это началось с того июльского дня, когда мать с подружками-соседками и детьми решили устроить пикник на поросшем тальником пологом берегу Казанки. Пока взрослые хлопотали, расстилая покрывала и выкладывая снедь, соседская Светка, такая же второклассница, как и Андрюшка, заманила его в воду. Речка была тихая, теплая, и они, смелея с каждым шагом, пошли вглубь, тихонько переступая по илистому дну и завороженно следя за солнечными бликами на водной глади. На очередном шажке ноги у Андрюшки поехали, дно куда-то исчезло, и в следующее мгновение он канул в омут. Мать увидела его, отчаянно лупящего по воде руками и ногами, кинулась, вытащила и долго еще, прижимая сына к себе, слышала, как колотится о ребра его сердчишко. Но в следующую субботу Андрюшка буквально силком потащил мать на реку, зашел в воду по пояс и бросился вперед, по-собачьи подгребая под себя; поплыл.

Подростком он был уже отменным пловцом, вода принимала его и была другом, но и этот детский страх никуда не делся, и его надо было преодолевать.

По иронии судьбы Андрей отслужил срочную в водолазах, а после армии поступил в Ивановское пожарное училище; преодоление страха стало частью его профессии.

– Подполковник Кожин, стать в строй! – прогремело у него над ухом; Андрей встряхнулся и недовольно покосился на лыбящегося за рулем начальника. Их «УАЗ-Патриот» шустро катил по новенькому асфальту от Иннополиса на Казань, мартовское солнце щедро заливало белеющие окрест поля и луга и еще укрытую подо льдом Волгу, вид был умиротворяющим, и Кожин потянулся за сигаретами; почему-то его тянуло курить не тогда, когда что-то напрягало, а когда было хорошо.

– Ты бы добавил, Руслан, – обед скоро, а мы всё катаемся.

– Провоцируешь командира на нарушение ПДД? – вкрадчиво поинтересовался полковник Хисамов, добавляя, однако, газу. – или думаешь, что раз МЧС, то все должны лететь как на пожар?

– Типун тебе на язык, – отмахнулся Кожин, – третий месяц без ЧП живем, накликать хочешь?

Они были не то что друзьями, а крепкими приятелями. Хисамов пришел в пожарную охрану после екатеринбургского училища, когда Кожин уже был начальником караула, и поначалу они относились друг к другу, как и положено желторотому «тушиле» и матерому «огнеборцу», но постепенно восьмилетняя разница в возрасте затушевалась: Руслан очень быстро вошел, что называется, в профессию, а тут еще обнаружилась схожесть характеров, – оба были заводилами в любой компании, оба знали меру в выпивке, а всем видам отдыха предпочитали ленивое созерцание каких-нибудь природных красот в окрестностях, «расслабуху». Довольно долгое время, когда дочка Кожиных Саша училась в начальной школе, сын еще только планировался, а в семье Хисамовых детей не было вообще, они каждую летнюю субботу (если не выпадало дежурство, конечно)