Похвала Сергию - Дмитрий Михайлович Балашов

еще не обрел иного, и потому был всячески беззащитен, «нищ и наг», до того, что страшил являть себя на люди. Старец Митрофан, умудренный опытом прожитых лет, кажется, и днесь понял Варфоломея.

– Не печалуй! – сказал он ему после причастия. – Временное затмение бывало и у древних старцев великой жизни, меж подвигов своих терпели они и скорбь, и упадок сил духовных. Но восставали вновь к деланию. Восстанешь и ты! Труден подвиг, возложенный тобою на рамена своя, но Господь не оставляет верных своих. Молись!

Уже на прощании повестил, что в округе, по слухам, явились разбойники.

– Да минует тебя, сыне, эта беда!

Глава шестнадцатая

Беда, однако, не миновала. Разбойничья ватага явилась к нему по первой пороше, подобно стае волков. И самым грозным было то, что среди ватаги оказался его старый радонежский знакомец, Ляпун Ерш.

Сергий в этот час стоял на молитве. С ним тогда «это» случилось впервые. Он мог бы теперь, осильнев на лесной работе, руками свободно задавить Ерша, мог вышвырнуть из церкви всю немногочисленную шайку (тогда, в Радонеже, он один пошел к Ляпуну и так же вот подставил ему темя, а потом хватался скользкими от собственной крови руками за вздетый топор), но он не сделал ни того ни другого. Он вторично, теперь уже, почитай, сознательно, дал себя убивать, потому что стоял на коленях спиною к душегубу, и лучшей удачи не могло быть для Ерша! Сергий не шевельнулся, не дрогнул, когда Ерш подскочил с визгом к нему, крича что-то навроде: «Вот ты где, ну, добрался я до тебя, не умолишь!» А Сергий молился. И в миг тот последний, весь собравшись в комок, он вдруг, сам не чуя еще, как это произошло, перешел некую незримую грань, до которой допрежь не доходил и в пору самой жаркой молитвы. Было такое, словно вступил в звенящую тишину и там, за нею, точно из-под прозрачного колокола зрел, не оборачиваясь, малую фигурку мечущегося и кривляющегося человечка, который что-то еще орал, подскакивал, на замахе отступая и подскакивая вновь, завертелся безумно, кинулся вслед прочим, что, отступив к дверям и перемолвивши, начали покидать церковь, опять, уже один, с воем, верно, прянул от двери к алтарю, к стоящему на коленях Сергию, взмахнул рукой и вновь отступил, шатаясь, и вдруг (как тогда пустившись в неоглядный бег) ринул к порогу церкви, почти выбил дверь и исчез. Сергий помнил еще, что возвращался долго-долго, все никак не мог найти, нащупать себя самого, стоящего на коленях перед алтарем, и еще помнил ясное присутствие Ее в тот миг, незримое, но безошибочно понятое присутствие Матери Божьей.

Он встал, дочитав канон, выбрался наружу. Разбойники побывали в келье и хижине, перевернули, рассыпав, его небогатую утварь, но унесли лишь одно: хороший ладный резчицкий нож. И Сергий потом долго ладил новый из обломка горбуши.

Нож нашелся месяц спустя, за церковью, воткнутый в расщелину одного из алтарных бревен, уже весь покрытый ржою. Видимо, разбойник, унесший нож, в последний миг опамятовал и воткнул его в бревно сруба, постыдясь, верно, воротить назад, в хижину…

Молитвенный опыт, полученный тогда Сергием, не пропал втуне. Раз за разом он научился постепенно и сам, стоя на молитве, входить в это состояние полного отрешения от собственной плоти, когда дух, воспаряя, видит тело как бы со стороны. Однако и то постиг, единожды перебывши несколько часов в глубоком обмороке, что злоупотреблять этим не должно и дозволено ему лишь в редкие часы особой трудноты духовной…

Но и то заметил за собою Варфоломей, что новооткрытое им искусство духовного сосредоточения помогло ему преодолеть тоску одиночества. Теперь то и дело он ловил себя на том, что находится совсем не один, что некие незримые силы окружают его и поддерживают. То могла быть тоже прелесть. Владыка тьмы обладает сотней личин. И когда Сергий однажды узрел в воздухе колеблющуюся фигуру ангела, осиянного светом, то по красноватому «пурпурно-серому» цвету сияния, исходящего от него, уразумел, что то опять мара, блазнь, и что прежние насельники Маковца вновь испытывают его, на сей раз прикидываясь посланцами Господа. Сергий, сотворив крестное знамение, произнес: «Отыди от меня, сатана!» – и ангел, разом потускневши, исчез.

Нынче он с водоносами с трудом взобрался по обрыву от реки. Все обледенело. От холода пальцы на руках плохо сгибались. Принесши воду, он пошел с пешнею и тупицей поправлять осыпавшиеся ступеньки. Потом взял топор и вырубил две новые основательные жерди для лестничной тетивы. Лестницу надобно было соорудить заново всю, с хорошими ступенями, и устроить так, чтобы ее не заносило снегом, то есть приподнять над землею. С этой работой, в перерывах между молитвенными бдениями, Сергий провозился три дня.

Меж тем снег сыпал и сыпал, отрезая все пути, заметая тропы и ложа рек, так что оба берега сравнивало однообразною белою пеленой. С высоты озера и поляны были одинаково белы и неотличны друг от друга. Небо затянуло однообразным лилово-сиреневым пологом, и заснеженная земля казалась светлее нависших над нею небес. Теперь в хижине постоянно сохли то портянки, то рубахи, то порты, вымокшие за время работы в лесу. Ярко пылал огонь, и Сергий с тревогой прикидывал: хватит ли запасенных дров до нового тепла?

Глава семнадцатая

Его вновь и вновь посещали видения, порою столь неотличимые от действительности, что приходило гадать: стоял ли давешний монашек за оградою, почему-то не оставивший следов на снегу? Волки ли выли намедни под горою? Или тот случай, когда он пошел прямо на волка, приняв того за видение, и, только тронув рукою шерсть, понял свою ошибку. Волк почему-то не тронул его, не вцепился в руку своей страшной пастью, но лишь отпрыгнул посторонь, грозясь оскаленною мордой, а потом повернул и, горбатясь, низко опустив голову, побежал в лес, пару раз обернувшись и по-собачьи взглянув на Сергия, так и замершего в растерянности своей.

Слышал ли он вновь скрежет зубовный и угрозы бесов, или то опять шумел под ветром лес и промороженные ветви скребли по шершавым стволам? И приходилось возглашать: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его!» И только после усердной молитвы наваждения вновь отступали, истаивая.

То чудилось ему, что по лесу едут сани: слышался скрип полозьев по снегу, постукиванье оглобель в завертках, шумное дыхание лошади, охлесты кнута. Неведомый возчик приближался к нему, ближе и ближе, и вдруг все пропадало. То где-то за елками начинали петь веселые неразборчивые голоса, и опять чудилось, что подгулявшая ватага