Похвала Сергию - Дмитрий Михайлович Балашов

смолокуров явилась на Маковец. То однажды его позвали голосом покойной Нюши: «Сереженька! Помоги мне, холодно! Замерзаю, Сереженька! Приди!» Он ринул было в кусты, в сторону засыпанного снегом оврага, но все понял, остоялся, закусил губу до крови. На глазах у него выступили слезы, тут же замерзшие льдинками на ресницах, как два шарика. А она звала, звала, уже глумливо, удаляясь, и вдруг захохотала по-птичьи и с громким хлопаньем крыльев исчезла. А то вечером застукало у самого порога, потом кто-то провел рукою по промороженному бычьему пузырю окна, ясно слышалось, как ставит лыжи у порога. Сергий накинул армяк, вышел. Сгорбленная монашеская фигура удалялась в лес. Сергий, помнится, еще и окликнул его, но монах вдруг оглянулся, поглядел на него волчьим взглядом и, шевельнувши хвостом, упрятанным под долгую мантию, сгорбившись, убежал в чащу.

Он вспомнил детские пугающие рассказы про черта, утащившего в лес человека, пришедшего гадать; про двоих мужиков, что в водополку четыре дня не могли выбраться из болота, хотя и слышали пасхальный церковный звон, да и умерли вскоре один за другим; о похищенных лесовиками детях; о страшных гаданьях в святочную ночь; о явлениях мертвецов, упырях и душах некрещеных младенцев; то явственно слышались ему разговоры селян, споры, доносился голос Петра и даже покойных родителей – Кирилла и Марии.

Видения чаще всего приходили вечерами, но случались и днем. Единожды он узрел в лесу мужика, сидящего на поваленном дереве, и даже заговорил с ним, а тот все как-то странно дергал головою вбок, и что-то неразборчиво бормотал в ответ, и вдруг обернулся соболем, пробежал по стволу, поглядывая бусинками глаз на Сергия, и унырнул в кучу хвороста.

То доносило звоны, то конское ржанье, то охватывал жестокий беспричинный страх и требовалось чрезвычайное молитвенное напряжение, чтобы отогнать его. То вдруг ночью (Сергий никогда не запирался) отворялась настежь дверь и мертвая луна молча глядела ему в лицо. И он, ощущая шевеленье волос на голове, вставал, шел, спотыкаясь, чтобы закрыть, и, только дойдя, ощущал, что под рукою полотно закрытой двери, и, опоминаясь, видел тьму вокруг и поздно соображал, что ведь и холода не чуял при распахнутых-то дверях! Ощупью добирался до койки и укладывался опять, шепча молитву…

Однажды так вот поднялся встретить Петра, приехавшего почему-то с Катей (узнал по голосам), а когда вышел – никого не было, и девственно чистый, не промятый снег лежал, серебрясь в мертвом свете месяца.

Одно из видений было особенно ужасающим, о нем Сергий сам рассказывал позже ученикам своим. А было так: однажды ночью пошел он в церковь, чтобы петь утреню, но лишь только начал молитвословие, как вдруг перед его взорами рухнула, точнее, как бы вовсе исчезла, растаяла стена, и в это отверстие вошел сатана. То, что мрачный муж в сверкающей короне именно сатана, Сергий не сомневался нимало, – а с ним целый полк бесов в остроконечных литовских шапках и литовских одеждах, из-под которых выглядывали хвосты и копыта либо когтистые лапы, обросшие черной шерстью. С шумом и дикими воплями, скрежеща зубами, мнимые литвины бросились как бы разорять церковь, изрыгая проклятия и пламя из уст.

– Уходи, уходи отсюда скорее! – кричали они. – Ежели не уйдешь, мы разорвем тебя на части и ты умрешь в наших руках!

Смрадные лица, клыкастые хари с провалившимися глазами, полутрупы-полузвери тянулись к его лицу, протягивали когтистые лапы, угрожая порвать мантию.

– Боже! – молился Сергий. – Укроти их и изжени! Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его все ненавидящие! Яко исчезает дым, да исчезнут, да погибнут грешницы от лица Божия!

Бесовский хоровод крутился вокруг него, но, удивительно, не трогал ни когтем, ни пальцем и постепенно, с силою молитв, стал приметно редеть. Вот исчез невестимо и сам сатана, и стена закрылась сама собою…

Что это было?! Но видение Сергиево было воспомянуто три века спустя во время осады Лавры польско-литовскою силой, войсками Сапеги и Лисовского.

Так вот, осаждаемый вражеской ратью, возмущаемый кликами бесовских полчищ, путая иногда видения с действительностью, он и жил. Упорно блюдя чин церковный, не пропуская ни вечерни, ни полунощницы, подымаясь ночью читать часы и одновременно борясь со снежными заносами, паки и паки расчищая двор и дорожку к церковному крыльцу. «Узок путь и скорбен ведущий в жизнь вечную, и не многие находят его». Сергий был из тех, которые находят. Он полз по лествице духовных трудов сцепивши зубы, не позволяя себе ни минуты ослабы и ни мгновения лености. Руки его были всегда в работе, ум – в молитвенном устремлении, а одиночество ему скрасил зверь.

Большой старый медведь, не залегший в берлогу, однажды подошел к его келье. Сергий замер (он не заметил зверя сразу), но медведь, худой и при своем огромном росте какой-то словно заморенный, мотал мордой и тихо ворчал, не думая нападать на Сергия. Тогда Сергий осторожно, чтобы не испугать зверя, приблизил к двери, приотворил ее и вынес кусок ржаного хлеба, оставленный на столе. Так же осторожно сделав несколько шагов, положил хлеб на пень и, медленно пятясь, отступил к дверям хижины. Медведь подошел, понюхал, подумал, а потом с аппетитом сжевал весь хлеб и даже крошки выел, приставшие ко пню. Потом, тихо урча, медленно повернулся и убрел в лес.

Медведь приходил еще и еще, и Сергий привык делиться хлебом с мохнатым гостем, даже когда и самому не хватало. Да и медведь привык, в летнюю пору, бывало, приходил глядеть, как трудится Сергий, и долго сидел, смешно разбросав задние лапы и сложив передние у груди. Сидел часами, помавая головой, со вниманием следя, как работает человек.

Сергий со временем приобвык, и даже нравилось, не так долило одиночество, когда во время работы медведь уютно урчал за спиною. Все-таки приласкать себя Топтыгин не давал, да Сергий, жалеючи зверя, не очень и старался приручить его. Ручной-то дуром полезет встречу людям, а те с перепугу, не разобрав, прирежут косолапого! Медведь приходил к нему две зимы подряд, а затем сгинул невестимо. Быть может, испугался появившихся в пустыне первых насельников.

А зима ярела все больше, и все меньше выдавалось спокойных дней, когда можно было расчистить двор и не торопясь пройти в свою церковь.

Глава восемнадцатая

Давая волю современному «мирскому» взгляду на мировые верования, скажем все же, что как там ни относись к истинности иных, чуждых нам, религиозных систем, но каждому духовному деятелю в любой стране, всегда и всюду, нужен был свой период, долгий или краткий, искушения, выдержки