Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

Из самих храмов доносились монотонные молитвы на древнем языке, запах воскуряющихся благовоний и редкий удар гонга. Перед входом в круглом "барабане" горел постоянный огонь, чье змееподобное пламя было заметно даже снаружи невооруженным взглядом. Подле воскуряющихся жертвенников - дары небесным духам,люди бросали кусочки бумаги с написанными пожеланиями и ждали до тех пор, пока бумажный сверток не превратится полностью в золу.

Влад не смел входить внутрь храма, однако остался наблюдать за церемонией с крыльца через открытые двери в виде ширм. Два бритых монаха сидели на ступенях, собирали милостыню. Влад бросил одну монету в соломенную шляпу более старшего и направился к ряду лавочек, что стояли неподалеку под сенью деревьев. Как было хорошо, спокойно сидеть вот так просто в густой тени, укрывший от полуденного зноя! До ушей долетали молитвенные слова, смешанные с журчанием бегущего неподалеку ручейка, в брызгах которого поблескивали солнечные блики. Стайки белых голубей то и дело перелетали с места на место, спокойно шагали по земле, не чураясь десятков людей. Владислав вспомнил слова бабушки Вильгельмины - потомственной армянской дворянки, о том, что белоснежные голуби обитают лишь в намоленных святых местах, где нет ни порока, ни греха. Может, потому этих птиц так много возле церквей в Падуе и Риме, у Стены Плача в Иерусалиме и в Мекке? Проникнутый до глубины сердца молитвами и памятью о святом городе с его древними, уходящими вглубь веков улицами и площадью, Влад решил не терять попусту оставшиеся выходные, а отправиться в Киото - город японских паломников. Рано утром он сел на скоростной поезд, мчащийся со скорость 160 км в час, дабы в теплых солнечных лучах насладиться красотой японского пейзажа. Из окна мелькали широкие рисовые поля - бледно-зеленые, обильно политые водой. Крестьяне в широкополых соломенных шляпах без устали работали на земле - босые, почерневшие от солнца и труда, и как в былые времена из руки держали примитивные серпы. Вскоре бескрайние поля сменились холмами, местность пошла вверх, а на горизонте - надо всей землей, всем видимым миром в гордом одиночестве возвышалась священная гора Фудзияма, с середины и до вершины покрытая вечным снегом, блестевшего желтовато-розовым цветом в лучах летнего солнца.

Восторженный незабвенной дикой красотой, будучи художником в душе и по призванию, Владислав принялся рисовать видимый мир в блокноте простым карандашом, то и дело бросая взгляд в окно. К нему с полным бесстрашием подсел мальчик лет четырех-пяти и, вытянув шею, стал наблюдать за работой артиста. Влад улыбнулся малышу, показал картину и спросил:

Тебе нравится?

Мальчик не понял английскую речь, но продолжил не мигая глядеть на мужчину снизу вверх.

Ты хочешь, чтобы я подарил тебе мой рисунок? - Владислав изобразил жестами сказанные слова.

Малыш радостно закивал головой, проговорив дважды "хай", что означало "да". Испытывая теплые чувства к детям, о которых мечтал всю жизнь, художник протянул лист бумаги в детские руки, что приняли его сокровенный дар, детский взор жадно всматривался в рисунок - на нем была изображена гора Фудзияма над раскинувшимися полями с маленькими фигурками крестьян.

Домо, домо - спасибо, спасибо, - затараторил мальчик, в знак почтения склонив голову.

Тебе спасибо - домо, - проговорил в ответ Владислав, чувствуя, как тугой комок сжимает сердце.

Глава двадцать восьмая

Всего два дня до отъезда - только два. Из производственного офиса уже звонили менеджеры. давали инструкции куда ехать и на какой поезд садиться. собрав чемодан, Владислав присел на кровать и призадумался: как ему скоротать оставшееся время, что сначала бежало так быстро, но потом резко остановилось в скуке и бездействии. В кармане еще хранилась немалая сумма денег - припрятанная на "черный день", он решил было еще раз, хотя бы последний, посетить Киото, полюбоваться из поезда горой Фудзиямой, а затем в гордом одиночестве бродить вдоль храмов и монастырей, но в конце отбросил эту идею: хватит с него всех этих духовных поисков и познаний культуры, он слишком много знал и узнает еще. Всю жизнь, не давая себе роздыху, он учился, воплощал в реальность свои мечты, но какими жертвами это обернулось: только улегшись на мягкую кровать и расслабив все тело, Влад ощущал бесконечную усталость от той жизни, что выбрал сам - он никогда не отдыхал, всегда торопился сделать следующий шаг, в гонке бесконечной череды съемок-репетиций позабыв о самом себе.

Накануне отъезда на юг администратор отеля передал Владиславу конверт с хранившимся в нем билетом на поезд и сообщением, что он отправится в путь вместе с одной милой леди, которая, к счастью, приходилась невестой Дэмиана Томаса. Ранним утром в кафе на первом этаже отеля к Владиславу подошла молодая девушка. Взглянув на нее, он удивился своему ложному представлению о ней, которое обрисовал в своих фантазиях. Девушку звали Фузия, она была наполовину марокканка и наполовину испанка. Влад думал увидеть перед собой полную, широкобедрую арабку с шоколадным оттенком кожи и черными как смоль глазами, но Фузия оказалась необычайно прекрасной: белая чистая кожа, миндалевидные светло-карие глаза и густые темные локоны, волнами ниспадавшие по плечам до тонкой талии. Еще в молодости он решил, что для него идеалом женской красоты станут пышногрудые белокурые северянки, но ныне, столкнувший с чертами южной красоты, в душе его что-то кольнуло непонятно-приятным, и стало ему страшно и радостно одновременно.

Фузия улыбнулась обворожительной улыбкой, показав ровные белые зубы, сказала:

Вы готовы, мистер Шейбал, к новому путешествию?

Я всегда готов, - сразу ответил он, подумав про себя: "С тобой хоть на край света".

Встав подле него, словно меряясь ростом, маленькая - почти на голову ниже Владислава, хрупкая девушка направилась к выходу, уверенно шагая вперед. Они благополучно сели в нужный поезд, беззаботно болтали о жизни и новых планах на будущее, а поезд быстро мчался по рельсам. направляясь на самый юг Хонсю. Она проехали окаймленные горами, поросшие густыми сосновыми лесами, станции Химедж, Окаяму, Фукуяму и Хиросиму, чувствуя истинный дух Японии, сохранивший традиции и обычаи из самих глубин веков - здесь все оставалось как прежде - как сто, двести лет назад. По дороги Хиросимы в вагоне разом как по мановению чьей-то длани смолкли разговоры и все взоры направились в раскинувшееся безлюдное пространство - то место великой трагедии, унесшей жизни миллиона людей. Глядя в окно широко раскрытыми глазами, Владислав почувствовал внутри нестерпимую боль, словно ему в горло влили расплавленный свинец, и на миг боль эта растеклась по всему телу, в глазах потемнело, а затем все внезапно прошло. Потрясенный собственным ощущением,