Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

Кончились патроны, разбита рука и бедро. Почувствовав отсутствие огня, гитлеровцы осмелели и начали подползать вплотную. Наконец брошена Полторакиным последняя граната…

…Командование дивизии, получив от пленного, доставленного разведчиками Полторакина, точные данные о группировке противника, нанесло решительный удар по врагу, сломило его сопротивление и очистило от фашистских захватчиков Большую Лепатиху. Мужественные и умелые действия группы под командованием сержанта Полторакина во многом содействовали этому успеху. Полторакин блестяще выполнил поставленную задачу.

Что же потом произошло с Полторакиным и какова его судьба?

В журнале боевых действий 301-й стрелковой дивизии об этом записано так: «Выполняя боевое задание на подступах к Большой Лепатихе, был тяжело ранен сержант Полторакин, который, в силу сложившихся обстоятельств попал в плен. Обозленные своими неудачами фашисты зверски мучили раненого сержанта, допытываясь сведений о наших войсках. Не добившись своего, гитлеровцы сожгли Полторакина живым в одном из сараев села».

Как же все-таки все это происходило?

Из рассказов жителей и опросов пленных нам удалось тогда более подробно установить всю эту жуткую картину. Сержант Полторакин был доставлен в штаб 97-й ГСД 7-го февраля. Обессиленный, он еле держался на ногах.

– Коммунист? – задан был первый вопрос сержанту немецким подполковником в роговых очках через переводчика, обер-лейтенанта.

– Пока комсомолец. Но коммунистом обязательно буду! – гордо ответил Полторакин.

– Где твой билет?

– Зачем он тебе?

– Дай сюда билет! – рявкнул подполковник, протягивая руку.

– Убери поганые (руки)! – сжимая кулаки, нахмурив брови, грозно бросил Полторакин. – Не положено таким прикасаться к силуэту Ленина!

Это совсем взбесило немецкого подполковника. Налившись весь кровью, он выхватил из кобуры пистолет и со всего размаху ударил по лицу сержанта.

Допрос Полторакина продолжался более трех часов. Это был не допрос, а истязание. Его били кулаками, прикладами, ломали пальцы, выкручивали руки. Фашистам во что бы то ни стало хотелось добиться, чтобы он сообщил им данные о наших войсках. Но сержант молчал. Он остался верен своему воинскому долгу, присяге.

Что это – подвиг со стороны Полторакина? Да! И даже что-то большее. Тут сочетается все: отвага, мужество, воинское мастерство, беззаветная любовь к своей Родине и партии, верность воинскому долгу, жгучая ненависть к врагам.

Напоследок разъяренные фашисты связали Полторакину руки и ноги, затащили в сарай, разожгли костер и живого бросили в горящее пламя.

А это что? Можно ли таким гитлеровским офицерам и генералам прощать их преступления через двадцать лет, как это решило сделать правительство ФРГ, или даже через сто (лет)? Нет, народы этого не простят.

…Немало воды утекло за это время. Кое-что начало забываться. Но вот такое никогда не изгладится из памяти. Мы восхищались, восхищаемся и будем восхищаться такими людьми, как комсомолец Николай Полторакин. Мы гордимся их подвигами. Мужество Николая и сейчас пример того, как надо служить своему народу, своей Отчизне.

В заключение я прошу прощения у Анны Захаровны Казаковой за то, что не смог до сих пор отыскать ее местожительство и рассказать о неповторимом героическом подвиге ее любимого сына.

Сафонов М. И.

10 февраля 1965 г. г. Саратов

Ф. М-98. Оп. 3. Д. 66. Л. 153–160.

№ 68

О тех, кто легендой овеян

…Шел 1943 год. Я служил летчиком в авиационном полку Северо-Кавказского фронта. Советские воины гнали фашистских захватчиков с родной земли. После освобождения хутора Красносельского, находящегося в нескольких километрах от Гулькевичей (на Кубани), молодые девчата и парни показали мне письмо, которое они писали на фронт советским воинам.

Я прочел: «Мсти за поруганную девичью честь и красоту, за истоптанные фашистским сапогом мечты и надежды. Мсти за измятый гитлеровцами красный бант. Мсти за разрушенные города и села нашей Отчизны, освободитель земли русской.

А если придет к тебе страх в бою – вспомни Тамару, подругу свою, мать позови, кликни сестер, вспомни о Родине, о Земле-кормилице, любовь к ним поведет тебя по дороге Победы, бессмертия и славы…»

С того дня, как я впервые прочитал письмо, прошло более 17 лет.

Что случилось с Тамарой, имя которой упоминалось в этом пожелтевшем листке? Когда фашисты заняли Красносельское, комсомолка Тамара Шкурина в знак протеста вплела в косу красный бант. Гитлеровцы схватили девушку. Они заставляли Тамару снять бант. «Не сниму! Никогда!» – произнесла патриотка и толкнула фашиста так, что тот упал в грязь.

Тогда один из фашистов, выхватив пистолет, выстрелил в Тамару. Так оборвалась жизнь смелой комсомолки.

Сахно Н. С.

30 мая 1961 г. Краснодарский край, станица Медведовская

Ф. М-98. Оп. 3. Д. 66. Л. 172–173.

№ 69

Я имени ее не знаю

Август 1943 года. Наше Краснознаменное горнострелковое соединение, сильно поредевшее в боях на Кубани у станицы Молдаванской, заменили другим соединением и передислоцировали на юг Украины, в район реки Молочной, где враг ожесточенно сопротивлялся.

По пути мы пополняли материальную часть, свои ряды, обучали пополнение необходимым боевым навыкам, готовились к очередным серьезным боям.

Днем отрабатывали боевые элементы и отдыхали, перед заходом солнца выступали в марш, шли всю ночь и после восхода солнца останавливались на отдых и занятия. Увидел ее я при подготовке к последнему маршу. Она стояла, озаренная лучами августовского заходящего солнца, недалеко от нашего подразделения. Легкий ветерок играл ее золотистыми кудрями. Ясный открытый взор переходил от подразделения к подразделению, словно отыскивая свое место в колонне. Выгоревшая солдатская гимнастерка, перехваченная широким солдатским ремнем, охватывала бюст, неширокая форменная, не менее выгоревшая юбка ладно дополняла и подчеркивала стройную девичью фигуру. На расстоянии черты лица не были видны, но смуглые и загорелые овал лица и тонкая шея, очерченная узким белым кантом подшитого воротника гимнастерки, вызывали представление о необычайной красоте этой златокудрой девушки. Тяжелая санитарная сумка как-то не шла к ней и казалась чем-то ненужным на ее бедре. Еще более нелепыми казались тяжелые солдатские ботинки и обмотки, обвивавшие ее стройные ноги почти до самых колен.

Я ожидал, что вот-вот из строя последует дружное, насмешливое: Ри-ма-а! Но этого не произошло. Наоборот: слышно было, что бойцы любовно, с нежностью и уважением произносят ее имя.

Я спросил товарищей: «Кто это? Почему я ее раньше не видел, хотя почти месяц пробыл в санчасти на излечении ранения и должен знать всех санинструкторов части?»

«Эх, помкомвзвода, помкомвзвода, – отвечали товарищи, – совсем ты залечился: она сменила Эмму при первом батальоне в день твоего ранения, поэтому ты и не застал ее в санчасти. С тех пор она бессменно работала в первом батальоне. Скольких бойцов она спасла, оказав своевременно помощь! Скольких раненых вытащила из-под вражеского огня!»

Эмму я запомнил: она чаще других перевязывала мою рану, пока я находился в санчасти.