Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

стоило все изменить - хотя бы попытаться, ведь ему уже шестьдесят пять, волосы поседели, руки прорезали вздувшиеся вены - быстро время пролетело. Трясущимися руками Владислав набрал номер Казимежа, с непонятным волнением ожидал услышать на том конце голос брата. Трубку никто не брал и, когда отчаявшись, Влад уже было хотел завершить звонок, как ему ответили - это оказался брат.

Казимеж... - только и мог вымолвить Владислав, ибо тугой комок рыданий, подступив к горлу, не давал сделать вдох.

Владислав? Это правда ты?

Да, брат мой, это я.

Что у тебя с голосом? С тобой все в порядке? - голос Казимежа стал не на шутку встревожен: ведь, как ни крути, Влад оставался его братом - единственным родным.

Казимеж... я... Я звоню, чтобы просто поговорить с тобой, ведь я очень скучаю по тебе и все те годы расставания скучал.

На том конце провода донеслись глубокие вздохи - Казимеж силился сдержать слезы. Казалось, будто время обратило все вспять, заставило погрузиться в пространство прошлых лет, увидеть-всмотреться на былое со стороны, по другому оценить те их странные отношения, что тянулись меж ними всю жизнь.

Братья долго беседовали по телефону, не замечая бегущих минут - но одного такого разговора оказалось достаточно, чтобы они стали по-дружески близки. Владиславу удалось уговорить брата приехать в Лондон, погостить хотя бы пару недель, обещав расходы на дорогу и билеты взять на себя.

Это необязательно, Влад, - горестно, словно стыдясь, молвил Казимеж, - я прилечу к тебе как можно скорее, ведь так хочется вновь увидеть тебя.

О билете не беспокойся, завтра я куплю тебе его и встречу в аэропорту.

Братья договорились встретиться на следующей недели - после стольких лет. Но эти оставшиеся дни тянулись для каждого из них целую вечность.

Аэропорт Хитроу - для Владислава он давно стал нечто привычным-сакральным, к которому тянет и отталкивает одновременно, держа в душе прошедшие встречи и расставания, словно место это разделяло его жизнь на отрезки. Влад ждал, искал в толпе родной силуэт. Идут люди разных оттенков кожи, в непривычных и привычных одеждах, переговариваются на различных языках. Он нервно теребит пальцами. думает: неужели рельс из Варшавы задерживается или Казимеж в последний момент передумал лететь в Лондон? От второй мысли на глазах набухли слезы - неужто брат совершит нечто подобное? Нет, Казимеж не такой, он мог быть строгим, ревнивым, но не подлым.

Минуты шли, Владислав хотел было уже спросить в бюро о рейсе Варшава-Лондон, как что-то таинственно-невидимое остановило его и, подняв глаза, он увидел в толпе брата, рассеянно бредущего по большому залу. Тугой комок сдавил горло - сколько лет они не виделись с тех пор, как Станислав выгнал младшего сына из дома в ночи под проливной дождь? Не замечая никого вокруг, Владислав ринулся навстречу Казимежу, крепко обнял его, ощущая в его присутствии несравненно родное, долгожданное.

Здравствуй, брат мой, - проговорил сквозь скопившиеся рыдания на армянском Влад.

И тебе здравствуй, Владислав. Я так счастлив видеть тебя, - Казимеж улыбнулся мягкой, грустно-виноватой улыбкой, обнял его за плечи.

У обоих по щекам катились слезы. Они, всю жизнь такие далекие друг от друга, только теперь были рады, что вновь встретились на последнем пороге жизни. Владислав оглядел брата с головы до ног, с тайной гордостью отмечая, как преобразился в благообразного седовласого старца некогда не столь красивый Казимеж. Старший брат с гордо-спокойным лицом, окаймленное бородкой, был много выше Влада, но ниже почившего Теофила Теодоровича, шире в плечах, и Владислав понял, почему отец всегда предпочитал Казимежа ему. Былые недопонимания, детские обиды и недомолвки остались в прошлом - как будто в предыдущей жизни. Сейчас братья, убеленные сединами и умудренные годами, стали еще ближе, чем когда-то в детстве.

Казимеж планировал оставаться в Лондоне две недели - хороший срок,дабы вволю пообщаться и просто отдохнуть в незнакомом месте. В уютной, по старинному оформленной кухне, братья сидели за столом, пили чай. Когда мирное чаепитие закончилось, Казимеж протянул Владиславу сверток, попросил развернуть. В руках Влад рассматривал вышивку святого лика Богородицы: на черном фоне бархата золотые нити так и светились-переливались словно солнце.

Мать в течении целого месяца вышивала для тебя, хотела лично подарить да не успела, - Казимеж потупил взор, стесняясь выдать невыплаканную боль.

Владислав с любовью нежным касанием провел по Лику, затем поцеловал: бархат до сих пор хранил тепло материнских рук. Дрожь прокатилась по всему его телу, пальцы затряслись в горестном рыдании, которое он более не хотел да и не мог скрывать. В облике Богородицы он видел дивный образ любимой, драгоценной матери, ведь ради нее одной - родной, безвозвратно утерянной, он стойко пережил все испытания, что преподнесла ему судьба. Он любил близких, как и они его, но окончательно осознал это, только потеряв их.

Казимеж в молчании сидел рядом и в его рослой, крупной фигуре Владислав черпал силы, коих почти лишился за последние несколько лет бесконечных работ и встреч. Наконец, взяв себя в руки, Влад успокоился и как можно спокойнее проговорил:

Казимеж, ты устал с дороги. Пойдем наверх, я отведу тебя в твою комнату.

Дни потекли тихо в мирной беседе двух братьев, которые помнили друг друга такими молодыми и лишь спустя много лет - чуть больше тридцати, встретились седовласыми старцами. Они по-новому, с иными чувствами привыкали, всматривались каждый на другого, свыкались, словно расстались когда-то в предыдущей жизни. Владислав с заботой водил Казимежа по длинным улицам Лондона, показывал достопримечательности - музеи, парки, выставки. С гордостью пригласил брата в собственный маленький театр-киностудию. Казимеж, сам будучи режиссером и сценаристом, правда, документальных фильмов о войне, с интересом и скрытой завистью осматривал творение брата, который создал все то сам, без какой-либо поддержки или помощи, но в тайниках сердца - сам того не ведая, гордился Владиславом.

Их дружеско-братские прогулки прервались одним пасмурным днем, когда хороший хозяин даже собаку не выгонит на улицу. Все небо потемнело от толстого слоя туч и в дневное время в окнах домов зажегся свет будто поздно вечером. Влад с Казимежем сидели на кухне, пили кофе, отчего-то обсуждая давно прошедшие-ушедшие дни. Разговор затянулся, став опасен для них обоих, с таким упорством отвоевавших долгожданный мир, что мог расколоться вновь от одного неуместного слова.

Мама, тетя София, бабушка Леокадия так любили тебя, с такой нежностью, теплотой оберегали тебя, - проговорил Казимеж, сдерживая гневный душевный порыв засевшей еще с детства ревности - злой, безнадежной, приносящей ему немало страданий и мук,