Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

Невельской привез из Лондона книги, карты, лоции… Там, в узких улицах, которые похожи на коридоры, где вместо стен сплошные книжные шкафы с полками и торгуют старьевщики, прошел по книжным лавкам, кое-что купил для чтения, для отдыха.

– Англичане быстро, брат, вперед идут во всем, – рассказывал Невельской. – И хотя мы их браним и все такое, но, по сути дела, до сих пор не можем снарядить без их помощи кругосветного судна! Уж не говорю про наш распроклятый гидрографический департамент. Как они подвели нас с хронометрами – Козмин был болен… А случись это не в Ла-Манше, а в океане? А что же стали бы делать на Амуре, если хронометры неверно показывают?

Невельской и Казакевич служили вместе давно, вместе учились, но сохранили то сдержанное уважение друг к другу, которое никогда не опускалось до фамильярного панибратства. В очень редких случаях кто-то из них называл другого на «ты».

Мечтая на прогулке по Уайту о былом, Казакевич не жалел, что не едет в Лондон. Но сейчас почувствовал, что, кажется, при общем нынешнем развитии отстать недолго, если уходит время на чувствования и мечтания. Но что же! Ему все еще больно на душе и нелегко по службе. Делу никогда не видно конца, но трудовой человек, как рабочая лошадь, изредка тоже желает передохнуть.

– А что же революция?

– Революция вот тут, рядом, а у нас она больше влияния имеет, чем здесь. Тут у них свое собственное, хорошо организованное экономическое движение пролетариата, но, кажется, эгоизм и порядок и в нем чувствуются. А на Французскую революцию, мне показалось, особого внимания не обращают, хотя газеты пишут все без утайки.

– Может быть, поэтому и спокойны? А что это за книга? Про Россию?

– Перевод с немецкого, – ответил Невельской. – Я читал ее в вагоне. Теперь, верно, до экватора не открою. Немало обидного. Не потому ли мы зависимы от Англии, что у нас нет интереса к созданию своего и нет веры в свои силы?

Автор книги – путешественник из Гессена, приезжавший в Россию, писал довольно живо и увлекательно. «Не пора ли во всеуслышание сказать о превосходстве германской расы над славянской… Славяне самой судьбой предопределены стать рабами германцев…» Ссылаясь на рассказы остзейских немцев, он писал, что все важнейшие должности в России, в ее государственном управлении, а также в науке и в литературе, заняты немцами. Очевидно их превосходство в науке, в математике, астрономии и так далее. Они сами открыто говорят об этом. «При желании, – писал автор, – мы могли бы господствовать и открыть германской расе путь к овладению огромной страной, к господству над славянством».

«Ленивое и малообразованное дворянство кичится заслугами предков. Вместе с нечестным чиновничеством эти дворяне либо испытывают от зависти к немцам ненависть, которая, кстати, полезна для немцев, так как объединяет их. Либо покорно преклоняются перед немцами и учатся у них и лишь тогда достигают кое-какого сносного уровня».

Читая книгу в вагоне, Невельской подумал: «Автор только не описал, что нынче за время в нашем государстве, было бы чем гордиться! Хвастаются, что в чести у палачей!»

Но не сказал этого Казакевичу.

Петр Васильевич подумал, что надо будет прочесть как следует эту книгу, но после, когда управится с делами.

…С другим поездом из Лондона нагрянула компания ездивших туда офицеров. Рассказам не было конца.

Книгу о России взял вечером Ухтомский. Гейсмар увидел ее в каюте юнкера, но ничего не сказал. Он спросил потом Грота:

– Капитан купил на английском «Записки о России», вы читали?

– Да, я знаю эту книжку. Неужели на английский перевели?

Вечером сделали баню. Команда была вымыта и переодета во все новое.

Капитан велел спускать на берег не всех, а самых надежных. Бывали в Портсмуте неприятные случаи, люди бежали с наших кораблей.

Перед отходом Невельскому вручена глупейшая инструкция: матросов спускать на берег в иностранных портах со всевозможными предосторожностями. На пять человек – одного унтер-офицера. И чтобы каждая шестерка разбита была, кроме того, по двое. Уроженцев Царства Польского на берег, по возможности, не отпускать или следить за ними.

На «Байкале» двое поляков. Юзик Внуковский – крепостной Гейсмара из огромного литовского поместья баронов, жалованного отцу мичмана за подавление восстания.

Унтер-офицер Войтехович, требовательный и аккуратный, сам следил строже всех за матросами. Он из вахты Гейсмара. Глупо было бы его не пускать.

Решили, что пойдет Войтехович и унтер-офицер Бахрушев из вахты мичмана Грота.

Матросы первой статьи: Попов, Лебедев, Забелин, Котов, Волынцев, Коноплев, Митюхин, Орлов, Залуцкий, Новограблин, Салагов.

Марсовые: Андерсен, Петров, Преде, Камнев, Усков, Гречухин… Мастера, писарь, подшкипер, фельдшер Дементьев. Кого тут пускать? Кого не пускать? Мастеровым тоже надо передохнуть. Они поработали много. Есть еще хорошие матросы: Конев, молоденький Алеха Степанов, штрафной Веревкин, Фомин, Козлов.

– Кто пойдет из мастеровых? – спросил Казакевич.

– Яковлеву надо бы дать отпуск, раз он отличился на ремонте.

– Яковлеву обязательно. И Шестаков… Подобин – это бесспорно. Войтехович – тоже обязательно.

Невельской и Казакевич составили список. Решили, что утром пойдет пятнадцать матросов. С ними трое унтеров: Бахрушев, Войтехович и Лысаков.

– Еще для присмотра – юнкер и поручик Попов, – сказал Невельской. – На каждые пять человек назначить по унтер-офицеру. И еще разбить всех на пары. Пусть друг за друга отвечают…

– Только вот как с Веревкиным? Ведь он штрафованный? – сказал Казакевич.

– Пусть идет в паре с Яковлевым. Тот серьезный и непьющий. А молоденького Степанова – с Иваном Подобиным…

Утром матросы садились в шлюпку. Алехи Степанова среди них не было. Он печально стоял у борта.

– Разве Степанова мы не назначили? – спросил у Казакевича капитан.

– Яковлев просил его не спускать. Говорит, что он всех расспрашивал, как сманивают людей на берегу и куда их потом девают…

– Ну, это еще ничего не значит.

– Мало ли что мальчишке взбредет в голову… Еще успеет пошляться в портах, вся жизнь впереди.

Казакевич сегодня отправлялся в Портсмут с Халезовым и офицерами.

– А где Яковлев? – спросил вдруг он.

– Эй, Яковлев! – крикнул боцман.

– С кем же Яковлев теперь?

– Он с Подобиным.

– Что ты как вор на ярмарку собираешься? – сказал ему боцман. – Уж офицеры сходят…

Яковлев живо спустился по трапу, он взглянул испуганно на Казакевича, уже сидевшего в шлюпке. Сегодня лейтенант не сердится, не взыскивает. У всех настроение праздничное: идут на берег, люди погуляют, посмотрят железную дорогу с паровозом.

Шлюпки пошли.

На берегу Казакевич, отпуская команду, сказал:

– Братцы, помните, вином не напивайтесь! Кто вернется пьяный, тому на берегу больше не бывать. Яковлев, Шестаков и ты, Подобин, – в помощь унтер-офицерам – смотрите за товарищами и остерегайте их…

Яковлев поглядел на «Байкал». Там маячила над бортом светлая голова Алехи. Казалось, Яковлев что-то еще знает о нем и беспокоится.

* * *

На главной улице, которая похожа была на петербургскую Большую Морскую, в маленьком магазине, где проверялись и выверялись хронометры, Казакевича встретил хозяин, любезный господин необыкновенной толщины. Он уже знаком был и с капитаном, и с Казакевичем и знал, что русский бриг следует на Камчатку. Сказал с живостью:

– А я недавно проводил туда китобоя!

Толстяк влез на высокий круглый стул за конторкой.

– Какое время! Какие открытия! – восклицал он.

Седой сухопарый приказчик принес хронометры.

– Россия – великая страна! – рассуждал толстяк. – Я хотел бы когда-нибудь сам поехать в Россию, но я больной человек и не могу путешествовать.

Увлекаясь, а отчасти из деловых соображений, он говорил так и русским, и американцам, и итальянцам.

– Никто не закупает в моем магазине таких усовершенствованных приборов, как русские. Русские капитаны не жалеют денег, я это заметил. Россия богата! К нам приходят каждый год корабли с русским зерном. Очень хороший хлеб! У вас не то, что во Франции. Во Франции, я уверен, все произошло из-за распущенности и голода. Несколько лет подряд были неурожаи! Но теперь, слава богу, бунт подавлен!

Казакевич, расплачиваясь, поддержал восторги англичанина:

– Да, в нашей стране много хлеба, золота, мехов!

– Золото в Сибири стоит горами! – добавил штурман Халезов. – Каждый может наломать, сколько хочет.

Толстяк, держа в углу рта сигару, кивнул штурману, показывая, что понял шутку.

– Но говорят, в России не умеют разрабатывать свои богатства! – заметил разговорчивый хозяин. – Китобой рассказывал, что в Беринговом и Охотском морях можно заработать миллионы, а нет русских китобоев! Надо приглашать иностранцев! Вот мой отец был