Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

француз. Он был великий мастер, уехал в Англию и стал настоящий англичанин. Так же надо звать людей в Россию. Они займутся делом, возьмут все в руки! И дело пойдет! Говорят, что русские хорошие земледельцы, но скоро научатся и станут китобоями! О! Это трудное дело!

В магазине толстяка бывали моряки со всего света. От них он знал множество новостей. Его клиенты вели разговоры о колониальных товарах, о ценах на фрахт, об открытии новых земель, об удачных захватах во всех странах света. Толстяк представлял себе все, что делается в морях земного шара.

Все, что он говорил, не было новостью для моряков. За время стоянки брига в Портсмуте они еще более почувствовали, что с открытиями надо спешить.

– Но почему вы полагаете, – спросил мичман Грот, румяный белокурый великан с юношеским пушком на припухлой и красной верхней губе, – что русские не бьют китов?

– О! Это не просто! Нужна особенная сноровка. Русские – земледельцы, континентальный народ. Китобоями они быть не могут! Тут нет ничего обидного. Всякое дело требует призвания. Ведь вот не делают в России хронометров! – весело сказал он.

Толстяк долго еще рассказывал о том, что он тяжело болен, что у него плохое сердце и ужасное ожирение – он так толст, что не может нагнуться, чтобы завязать себе шнурки на ботинках. Что он не ходит пешком, а берет наемную карету. Что у портсмутских извозчиков есть поверье, что после него бывает удача, и поэтому они охотно возят его, иногда бесплатно.

Когда старший лейтенант и офицеры вышли из магазина, какой-то усатый, коренастый пожилой человек с красным толстым носом, размахивая руками, стал подзывать проезжавшую мимо карету.

Он, видно, давно заметил, что в магазин вошли офицеры – иностранцы. Усач с большим терпением прохаживался по тротуару, надеясь оказать им какую-нибудь услугу. Наудачу проезжала извозчичья карета.

– Два цента! – приподнимая шляпу, с любезной улыбкой сказал усач и протянул узловатую руку с перстнем и с грязной крахмальной манжетой.

– Вот нравы! – молвил Грот.

– Выпрашивают центы с таким видом, словно оказывают нам снисхождение.

– Портовые нравы! – молвил Гейсмар.

Проехали по главной улице города.

Халезов вспомнил, что большие часы в адмиралтействе идут точней всякого хронометра, показывают год, месяц, фазы луны, восход и заход солнца. Неужели этот же мастер не мог бы сделать хронометр!..

День провели, делая покупки. Когда возвращались, шлюпка шла мимо тяжело груженного пузатого корабля. Черные борта его были до щербин избиты морскими волнами. Толпа глядела на выгрузку. Молодой высокий моряк с острыми и тонкими завитками волос, торчавшими из-под фуражки, по всей видимости первый помощник, кричал на грузчиков, пересыпая речь бранью.

– Груз из Китая, – заметил Гейсмар, – вон иероглифы на тюках. Видимо, шелка.

– Я видал, господа, корабль привез слона! – воскликнул Грот.

– Мы с мичманом тут все рассмотрели.

Казакевич продекламировал с чувством:

– Все, чем для прихоти обильной

Торгует Лондон щепетильный

И по Балтическим волнам

За лес и сало возит нам…[118]

Верно, мичман?

– Совершенно верно, Петр Васильевич! – согласился Грот.

– Капитан видел джонку китайскую в Лондоне. Пришла из Китая, ее показывают за деньги. При переходе из Кантона верх ее был разобран, и она шла под парусами как пакетбот. Вот что спекуляция англичан вытащила из небесной империи. Берут по шиллингу за вход.

* * *

Матросы, пошатавшись день по городу и посмотрев разные зрелища и базарную торговлю, пошли в таверну. К обеду брали вино. Потом пошли вторым переулком от главной улицы поглядеть на злачные места. Шли в толпе, когда кто-то сзади вдруг заговорил по-русски.

Матросы оглянулись. С неизвестным человеком маленького роста в шляпе остановился Яковлев. Он вдруг усмехнулся весело и, махнув рукой, сказал товарищам:

– Идите, я вас сейчас догоню… – Он подмигнул.

– Что тебе еще надо, – заговорил человек в шляпе через некоторое время. – Заработок как всем… Тебе надо вещи взять? Ты сумасшедший! Что все это твое барахло стоит! Ломаного гроша оно не стоит. Что же ты думал, когда шел на берег? Что у тебя там, золото? Бриллианты? Брал бы с собой…

Но у Яковлева не было ни золота, ни бриллиантов. У него были только руки, а они всегда с собой, пока их не переломила сибирская стужа, не сжег ветер. Крест на себе, немного деньжат, все, что было лучшего, он еще на судне рассовал по карманам.

– А что ты умеешь?

– Все умею! Я кузнец, столяр, плотник.

– Вот таких берут на суда.

– А полиция?

– Что полиция! Полиции надо заплатить. Капитан тебе даст задаток двадцать фунтов, и ты дашь все фунты мне, а я плачу полиции, и тебя сам черт не сыщет. И у тебя нет больше ни городового, ни барина.

– Нет уж, это ты загнул, любезный. Пойдем-ка вот за эту лавку, а то товарищи вернутся. В петлю к вам тоже не полезу.

– Пойдем ко мне, там никто не увидит. У меня есть немного вина…

– Нет, брат, я уже закусил.

Подошел другой, высокий человек и быстро сказал по-русски:

– Скорей уходите. Вон идет полицейский.

– Ладно, ладно тебе! – насмешливо сказал ему Яковлев. – Зайдем вот тут за палатку. А не сойдемся, то пожелаю тебе почтеньица…

– Какое почтеньице! Вот нашелся какой дружок! Кажется, ты меня уговорил. Ну, пятнадцать фунтов…

– А потом мне год за эти фунты у шкипера в кабале быть!

– Так что ты хочешь? Иди к черту! Иди, догоняй своих… Иди, жри свою баланду! Иди на свою Камчатку, замерзни там!

– Откуда ты знаешь про Камчатку?

– Разве я без ушей? Разве я вас просил мне рассказывать, куда идет императорское судно! Сами шли и говорили про Камчатку.

– Ну, так не сошлись… Эка жаль, ребята далеко…

– Эй, матрос, постой… Ну, четырнадцать фунтов! По рукам! И полиция ничего знать не будет…

Подошел высокий и сказал по-русски так, чтобы Яковлев слышал:

– Что ты с ним церемонишься? Позови полисмена, скажи, что он тебя ударил, я свидетель.

– Я ведь тебя уж тогда стукну и при полисмене, – не растерялся Яковлев, – и ты не встанешь, мне одинаково отвечать за все.

– Ты думаешь, я не дам сдачи? Вот, – показал высокий кулак.

– Погоди, он хороший, честный человек! Он совсем никого не бил! – заговорил маленький в шляпе. – Ты хороший матрос, выслужишься быстро, тебя полюбит шкипер. Но я что-то должен иметь за комиссию. Я же не зря стараюсь, освобождаю вас, глупцов, от тирании. Хочешь, я тебя запродам на американский барк, и через год ты гражданин Штатов… Послушай, сейчас уходи. Но если надумаешь, то в конце этой улицы, около порта, есть лавочка… Магазин! На правой руке. На вывеске нарисован якорь и написано. Зайди, я буду ждать тебя, и быстро выйдем задней дверью.

– Нет, – сказал Яковлев и быстро догнал своих.

Он заметил, что Подобин обрадовался.

– А я уж думал…

Яковлев несколько раз обернулся и уже почти на самом берегу сказал товарищу:

– Обожди меня. Я зайду тут в лавку, куплю себе платок. Там платки хорошие… А то деньги остались, какой в них толк.

Поздно вечером Невельской спросил Казакевича:

– Матросы вернулись трезвые?

– Да… – неуверенно ответил Петр Васильевич, – но только один задержался почему-то.

– Кто?

– Яковлев… из пятерки Бахрушева.

Невельской вздрогнул и поднял голову:

– Где он задержался?

– Я не знаю. Ну, еще вернется.

– Неужели что-то случилось? А как Войтехович?

– Его пятерка вернулась с ним вместе. Они ездили на омнибусе, смотрели железную дорогу.

– А что же Бахрушев?

– Иван Подобин шел с Яковлевым в паре. Подобин объясняет, что Яковлев встретил каких-то людей, говорил с ними по-русски, отошел, отстал от них и ушел, но вернулся, потом захотел что-то купить, опять отстал… Наши ждали, но он так и не вернулся.

– Боже мой! – Капитан побледнел. – Это здешние маклеры! А ну, позвать Подобина! Увели-таки! Лучшего мастерового увели! Вот каналья Яковлев! Мастеровой не пропадет? Продал, каналья! Завтра же, Петр, поезжай на берег, заявляй в полицию. Впрочем, я сам поеду! Подымем весь город