Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

конечно. Этого я раньше никогда не видел. Любопытно все-таки смотреть, как кит играет… А вот что там, в глубине моря, там, где нет берегов и не видно конца воде, а только туман? Подумать страшно, сколько тут воды!» Чумбока вглядывается в даль, на миг забывается, но тотчас снова вспоминает свое горе… «Зачем мне море, когда я по родным местам скучаю!»

В отлив и безветрие желтая речная вода из Мангму подходит к острову. И тогда кажется, что все море превращается в сплошную реку до горизонта. И вода становится пресной, вкусной. С горечью и любовью смотрел Чумбока на родные воды.

«Вон веточку тальника течением принесло к голому гиляцкому острову. Желтая вода к нам подошла. Желтая речная вода из Мангму сюда то приходит, то уходит. Из-за этого дальше уезжать не хочется. Наша желтая вода. Своя, родная, совсем не такая, как зеленая морская вода, в которой живут белые и сивые звери и плавают косматые гиляки на лодках. И может быть, эта ветка из родной деревни, из Онда или с Горюна. Может быть, короткие минуты моего счастья эта веточка видала».

Он вспомнил Одаку, и слезы отчаяния выступили на его глазах. Какая кроткая, смирная и добрая она была! Закон рода погубил ее.

…Гиляк Тыген ходил по берегу и с сожалением качал головой, глядя на тоскующего парня. Он не мог видеть страданий своего друга. Тыген чуть повыше Чумбоки. У него широкое лицо, широкие плечи, короткие руки и ноги. Он в кожаной рубахе. Его темные волосы не заплетены в косичку, как у Чумбоки, а свободно зачесаны назад. Глаза серые, спокойные. Над верхней губой чуть пробиваются усики.

– Зачем всегда скучаешь? Забудь свою печаль, – подсел Тыген. – Посмотри вокруг – как у нас хорошо. Может быть, тебе легче станет. Ты с охоты вернулся и опять затосковал. Чаще с нами езди на море. Хочешь, поедем на Коль? Знаешь, что значит слово «коль»? Это все равно что ваш хала[125]. Там у нас скалы высокие, мыс такой в море выдался. Там корень нашего рода Ньегофин. Поэтому и место зовется – Коль. Когда день солнечный, там сивучей много на камнях бывает. Можно убить сивуча.

«Что мне сивучи!» – думал Чумбока.

Но в солнечный день он ехал с Тыгеном на лодке по пляшущим зеленым волнам. На обломках скал, греясь на солнышке, лежали громадные сивые ластоногие звери. Их били из больших луков, вроде тех, что брал когда-то с собой в тайгу, идя охотиться на медведей и оленей, покойный Локке, отец жены Удоги… И опять, как при всяком воспоминании о доме, о родных, о былом, – давило грудь, щемило сердце.

– Бей! – кратко бросал Тыген.

Охотники выскакивали из-за укрытия. Сивучи с ревом кидались в воду. Море грохотало и пенилось.

Раненый сивуч бился, умирая на песках.

– Ловко попал! – восхищался Тыген. – В это время я ни за что не поехал бы на охоту, если бы не ты… А ты, однако, раньше на сивучей охотился? Теперь научился?

В эту теплую осеннюю пору, когда ветер дует с суши на море и от этого на душе становится удивительно легко, Тыген не любил работать и охотиться. Приятно иногда поваляться дома. У Тыгена красивая молодая жена, черноглазая и чернобровая, аинка с острова Сахалина. Он любит ее. Хорошо побыть дома, покурить, полежать, посмотреть, как хозяйничает любимая жена.

На промысле Чумбока забывал свое горе. Стрельба, быстрые движения, опасность, борьба с волнами рассеивали и увлекали его.

– Только что это за зверь? – с презрением рассматривал Чумбока убитого сивуча. – Разве это зверь? Ног у него нет, лапы не настоящие, по земле ходить не может, только ползает…

Тыген догадывался, что Чумбока скучает по привычной охоте.

– Зима будет – на соболя с тобой пойдем. Вон видишь, за морем, с правой стороны, синеется? Это большой остров Хлаймиф. Там хребты, сопки, соболей много.

Чумбока слыхал про этот остров. Это, видно, остров Сахалин. Из моря поднялись его горбатые лесистые бока; как дальнее слабое облако, видны они отсюда. Дед Падека ходил туда охотиться. Бывал там и отец.

Приехав домой и сидя у входа в юрту на песке, Чумбока чувствовал, что при упоминании об охоте горе его стало рассеиваться. Конечно, пойти бы в тайгу. А то что это за охота – гоняться за зверями в лодках по воде…

Хивгук, жена Тыгена, была сегодня особенно ласкова и угощала Чумбоку самыми вкусными кусками.

Собрались гиляки. Они сидели тесным кругом, рвали зубами куски вареного мяса и хвалили Чумбоку, говорили ему, что он бьет зверей как настоящий морской житель. Лохматый Хурх с черными, как угли, глазами обнимал Чумбоку. Хурх напился звериной крови и опьянел.

Момзгун и Тятих, два маленьких толстых гиляка, угощали Чумбоку топленым жиром.

– Переходи в наш род. Будешь рода Ньегофин, – уговаривал его Хурх.

– Нет, я лучше буду сам по себе, – отвечал Чумбока. – Я уж был в одном роде!

– Иди, не бойся! – воскликнул краснолицый Тыген. – Младшим братом мне будешь; когда я уйду, дома останешься как младший брат. Можешь по нашему закону с моей Хивгук быть как муж. Хивгук, поди сюда, – позвал Тыген жену. – Она не гилячка! Аинка! Красивая, черная! У ее отца такая большая борода, что даже смотреть было страшно, когда сватался. А айны знаешь какой народ? Это люди с синими бородами, которые живут на Хлаймифе. А девушки у них, когда захотят еще красивей стать, черной краской губы помажут. Думают, что так красиво.

Смуглая аинка подошла к мужчинам. Муж похвалил ее и похлопал по спине.

– Вот, скорей думай да переходи в наш род, – сказал он Чумбоке. – А потом поедем на Сахалин и женим тебя на аинке или купим тебе японку. Японки – самые красивые.

– А если не хочешь – гонять будем к чертям с нашего острова! – вдруг заревел Хурх.

Другие гиляки заступились за Чумбоку, упрекая буяна, что он поступает недостойно.

– Почему в нашу семью войти не хочешь? – ласково улыбаясь, спросила Хивгук. – Ай-ай, наверно, боишься старшего брата? Когда он на охоту уйдет?

Услыхав такую шутку, сказанную женщиной, гиляки захохотали.

Стемнело. Море почернело у берегов, но оставалось блестящим и прозрачным у далекого горизонта.

Тыген жил в песке, в яме, крытой жердями. Если смотреть, сидя на песке, то угол крыши его юрты поднимается выше самой дальней полосы моря, выше светлого горизонта. Чумбока полез в яму вслед за хозяином. Он улегся, закрылся с головой шкурой, притих и долго еще думал о погибшей своей жене Одаке. Потом он захрапел.

– Как парень устал! – удивился Тыген.

– И за что только его из рода выгнали? – прошептала Хивгук мужу. – Такой хороший, смирный.

Глава сороковая

Китобой

Гиляки решили хорошенько позабавить Чумбоку и стали готовиться к празднику медведя.

– Что он в клетке сидит! Давайте съедим его…

Еще весной они ездили на большой лодке вверх по Мангму и купили в деревне Вайд молодого зверя. Медведя кормили рыбой. Он разъелся, стал тучен, ходил, тяжело переваливаясь с лапы на лапу.

Весь род Ньегофин съехался на Удд в день праздника. Медведя разукрасили цветными тряпками и лентами.

– Мы хотели этого зверя зимой съесть! Сильно раскормить хотели, – рассказывал Чумбоке страшный Хурх. – Но, знаешь, лучше сейчас съесть…

…Длинная вереница парней и девок с приплясом бегала по острову. Гиляки гуськом, держась друг за друга, обегали вокруг медведя. Бил бубен. Приезжий с Коля шаман рода Ньегофин вытанцовывал, выступая в одиночку, и движениями бубна показывал, что надо делать.

Пляски, крики и пьянство продолжались до вечера.

На другой день медведя на цепи водили по острову и заставляли танцевать. Ему молились, кланялись и в то же время в морду зверя совали березовую дубину, чтобы он вставал на дыбы. Медведь ярился. Веревками тянули медведя то вправо, то влево, как бы норовя разорвать на части. Зверь противился, упирался, но огромная ватага гиляков заставляла его идти за собой. Молодые гиляки вскакивали на медведя верхом и хватали его за уши.

Под вечер медведь