Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

сейчас Маша, что она делает в деревне? – думает капитан. – Довезла фортепиано, играет на нем. Сколько по России таких девиц без дела… И сколько здоровой, разумной мужской молодежи, которую нечем занять. А Лазарев сильно вооружает Черноморский флот. Англичанам и туркам не должно нравиться. В случае конфликта все это может привлечь англичан в Черное море».

Мгновениями казалось, что тяжелые океанские волны застывают. Тогда темно-зеленый океан, весь в тенетах белой пены, напоминал бесконечную панораму хребтов, высеченных из зеленого малахита.

Мокрая палуба ярко блестит на солнце. Налетает порыв ветра. Над бугшпритом подымается вихрь брызг и с силой и свистом потоком проносится через все судно, ливнем обдавая паруса, стоящих на юте офицеров, и вдруг с грохотом и ревом рушится через борт океанский вал. Затопив палубу, прозрачная – вся в солнце – вода долго еще бушует и катается на качающемся судне, как в корыте.

– Не бойся, серый! – покрикивает Горшков на новичка Алеху. – Кто в море не бывал, тот страху не видал.

Матросы медленно подымаются по вантам и разбегаются по рее. Шторм усиливается. Капитан велел убирать лишние паруса.

На высоте рвет ветер. Под ногами скользкий, качающийся канат, впереди – рея, сзади – подспинник. Работать приходится обеими руками. Глянешь на море – всюду метет водяной буран и светит солнце.

Старый матрос Козлов показывает Алехе, как удобней работать. Столб водяной пыли рассеивается над палубой, и там появляется боцман.

На подбегающей волне загораются радуги. Волна, приближаясь к судну, кажется, бежит быстрей.

Опять грохот и гул. В вихрях и пыли скрывается палуба. Кажется, что мачты чудом стоят на воде. Судно кренится.

Капитану видно, как клонятся мачты с силуэтами матросов на рее.

Ветер усиливается, роет ущелья среди водяных хребтов. Как всадник, движением сильной руки рвущий удила и задирающий голову коня, ветер вздымает вершины волны. Нижние паруса больше чем до половины затекли. Их то и дело окатывает брызгами разбитых гребней. А солнце все ярче, и все светлей волны. Мир становится светло-зеленым, голубым и солнечным.

В отчаянии, нехотя, со стоном тяжелые, ленивые волны всплескиваются в огромную высь и взметывают к солнцу столбы белой густой водяной пыли. Ветер рябит скат волны, словно набрасывая на нее мелкую железную сетку.

Волна снова рушится через борт. Бриг вздрагивает и стонет. Вода бушует и плещется на палубе.

Вахтенные спускаются с мачты. На вантах и на мокрой палубе десять человек. Остальные тридцать два – офицеры, матросы, рабочие, денщики и крепостные – спят мертвым сном в душных недрах брига. Вахта сменяется через четыре часа. В восемь заступила новая вахта. Ночью дважды вызывали всех наверх. Матросы работают на совесть. Всех припугнуло бегство Яковлева.

Молодой капитан всю ночь не сходил с полуюта и сейчас, в мокром пальто, стоит, ссутулясь и чуть расставив ноги в сапогах, словно приросший к месту, подле рулевого. Его светлые брови чуть насуплены.

Он следит за волнами, за компасом и за парусом, как бы щупая ветер, протягивает руку, поглядывает на флюгарки, стоймя вытянувшиеся на снастях. А в голову ему приходят мысли, далекие от бури и ветра.

В Англии было все. Видели и хорошее и плохое, и доброту и внимание, самые искренние, и вражду и обман. Но и мы хороши. Как провинциалы в столице! Каналья Яковлев опозорил всех!

Он вспомнил, как провожали его в Петербурге: одни завидовали, другие хвалили, восторгались, третьи упрекали, что отправляется бог весть куда.

Приглашали его на катанья, прогулки. Он любил танцевать. Но ни разу не встретил девушку, которая хоть немного увлеклась бы тем, в чем для него заключалась вся жизнь. Как с ранних лет мечтал он о настоящих открытиях и путешествиях, так он мечтал и о настоящей любви. А этой любви не было, как не было и открытий. Офицеры и родственники, как сговорившись, и всерьез и в шутку твердили ему:

– Ну, Геннадий, надо капитаншу! У тебя оклад! Кормовые!

– Ты теперь богат, у тебя денег много? – спрашивали друзья. – Нет ли невесты на примете?

И опять он вспомнил Машу. Милая, славная, умная девица, но как он далек ей со всеми своими мечтами!..

Волна лениво поднимается над судном. Нос «Байкала» медленно взбирается на волну. Гребень ее, весь в белой накипи, бурлит где-то высоко. Казалось, от этого приближающегося гребня оторвались и несутся над волнами по небу рваные клочья облаков.

Судно вставало бугшпритом вверх и круто подбирало под себя темную и мрачную гору. Вот гребень волны закипел, зашумел и понесся к бугшприту. Перегоняя его, мчалось облако пены и белой пыли. Волна, подкатывая к судну, вдруг светло и радостно зазеленела, насквозь просвеченная в вершине солнцем, и в тот же миг послышался вой ветра в гребне и в мачтах, раздался страшный удар, гребень крутым водопадом рухнул, заливая полубак и палубу, метель водяной пыли пронеслась по мачтам.

«Байкал» пронырнул сквозь пену и брызги волны. С вершины ее открылся вид огромного бушующего светло-зеленого океана. Паруса замокли и почернели. Столбы водяной пыли между мачтами рассеивались, и среди них над затопленной палубой, над бортом и над волнами во множестве загорелись радуги.

«Байкал» стал падать. А впереди уже шла новая волна, близилась новая пытка, и все на судне – и те, кто стоял наверху, и те, кто проснулся и еще лежал на койке, – чувствовали ее приближение и с неприязнью ожидали нового удара.

…К полудню шторм начал стихать.

Боцман Горшков пробирался по борту. Он мал ростом. У него карие глаза, вздернутый нос, щетинистые черные брови. Этот человек – грамотный и отважный моряк. Он спокоен.

– Ну как такелаж, не ослаб? – спрашивает его капитан.

– Никак нет, – отвечает боцман.

– А ну, пошли, Горшков, человека на марс[122]. Пусть попробует ванты.

Лихой матрос Шестаков бежит наверх, мягко и плавно работая руками и ногами.

– Лицом к вантам! – кричит боцман. – Левую потряси… Обеими руками, не жалей ее! Правую!.. Дюжат, Геннадий Иванович.

– В Рио будем опять тянуть, – отвечает капитан.

Цвет моря меняется, оно стало ярко-зеленым.

Но вот океан утих. Дует ровный попутный ветер.

– Земля! – раздается крик с марса.

Вот и бразильский лоцман, в форменной куртке, прыгает, как кошка, на трап.

«Байкал» подходил к Рио-де-Жанейро. Идет парусная рыбацкая лодка. Бронзовые лица и бронзовые руки гребцов….Белые стволы пальм и горы как куски синьки. Жаркий ветер дул с каменных гребней хребтов, они террасами громоздились над бухтой, над зелеными холмами, над белыми домами города, залитого солнцем.

…Вот и рейд.

– Нездоровый порт, чтобы болезней не схватили, – говорит капитан.

На шлюпке подходит доктор в белой шляпе.

– Есть больные, господа? – спрашивает он, поднявшись.

– Нет больных, господин доктор! – отвечает по-английски Казакевич.

Удивленный доктор здоровается с судовым доктором Бергом. Они говорят по-латыни.

– Капитан приглашает доктора на чашку чая… – говорит Казакевич. Но там не только чай…

– Приготовить якорь! – раздается команда.

– А в Питере сейчас, верно, дождь льет, ветер, – бормочет на баке Горшков, поглядывая на город, на пальмы и на полуголых лодочников в огромных шляпах.

– У нас на всех людей были лишние комплекты белья… – объяснял доктору Невельской.

На судно явился русский консул.

* * *

– Гляди, березы… Во-он, белые! – говорит Алеха.

– Это не березы. Пальмы тут с белыми стволами, издали походит на березник.

Мчатся к «Байкалу» быстрые гребные вельботы от стоящих на рейде североамериканских и английских военных кораблей.

Первая встреча с американцами, о которых так много приходилось читать и слышать.

Высокий черноволосый лейтенант в синем вицмундире из шлюпки со звездным флагом подымается по трапу. Привез визитную карточку своего адмирала и приглашение капитану на корабль. Приветливо смотрят чистые голубые глаза.

Американцу не менее интересно увидеть первое в жизни русское военное судно. Первая встреча с русским капитаном. Американский лейтенант, не выдавая любопытства, осматривает чистейшую палубу, блеск меди, свежесть русских лиц, порядок бухт, канатов, парусов, расторопность матросов.

В салоне капитана – отличный выбор вин. Офицеры говорят по-французски.

Заговаривает хорошенький смуглый мальчик в мундире юнкера. Но по-французски лейтенант не говорит. Только по-английски и по-португальски. Юнкер говорит и по-английски.

Светло-русый английский лейтенант в шарфе и в шелковом цилиндре с кокардой, – этот англичанин с такими тонкими губами, что они кажутся поджатыми, привез