Тума - Захар Прилепин

казакам обманно предался в полон. Казаки ж кинули в Азов весть: мы-де пленили кадия, да готовы свезти его на мен. А менять, передали в Азов, станем лишь на одного казака, коий у вас в яме со змеями сидит… Вот и вся сказка, Стёп.

Иван начал выбивать трубку, шумно продувая её.

Сербы примолкли – и вдруг стало совсем тихо.

– Не дед? – спросил Степан.

– Да бог с тобой, с чего он дед… – засмеялся Иван и, не в своей привычке, обняв Степана за плечо, поприжал к себе. – …баранья его борода! Турка и турка!

…пьянствовали ещё три дня.

На четвёртый Степан очнулся – и понял, что нагулялся.

Выпил кислого молока.

Сходил до Дона.

Долго нырял, будто что разыскивал на самом на дне.

Вернулся весь ясный.

Стал у калитки, глядя на Алёну.

Та, никак не выдав, что взгляд слышит, вызвала с база Афоньку. Дала ему две монетки, чтоб шёл на базар.

Кликнула чесавшего лошадь Фролку:

– Проводишь Афанасья, Фролочка? А то, боюсь, омманут на базаре-то – он только с крымчаками мастак торговаться…

Афонька фыркнул.

– Сплюнь, – велел ему явившийся Фролка, протягивая ладонь. Перепрятал монетки себе за щеку.

– Алёнка! К мамке Матрёне заглянем! – распихивая за зубами монеты и оттого не выговаривая половину букв, крикнул, выходя, Фролка.

…не глядя на Степана, с прямою спиной, мягкой походкой, как бы по неглубокой и тёплой воде, Алёна пошла к сеновалу.

Выждал с полминуты, и прошёл следом, тяжелея с каждым шагом.

…встретился с ней, как впервые, как с загаданной и сбывшейся.

И она так же приняла его.

Будто настиг виденную в детстве русалку. Только он с тех пор стал старше, а русалка, напротив, моложе. И была она не холодна, а как намылена. Но мыло то было не пенное, а масляное.

В полутьме Алёна светилась, как солнце на чёрной воде. Скользила в руках, как леденец.

Во всём, что ни делала она, не было ни озорства, ни спешки, ни жадности, а только, как за шитьём, старанье и собранность.

И лишь время от времени она вдавливала губы, лицо своё – ему в грудь, и давила вскрик свой.

Отстранялась, вздыхая: так сильная вода перебирает мелкие камни.

…вышла первой.

Явившись, всё ещё в тихом онемении, следом, застал Алёну будто бы нетронутой, незамутнённой.

Она, чуть хмурясь, накрывала на летней кухне чистую скатерть.

Глядя на Алёну, и поверить было нельзя, что малую толику времени назад она была расхристана и нага.

Чуть косящие карие глаза её глядели кротко. Лишь влажно сияющий пушок над верхней губой и чуть вспухший рот выдавали её.

Рассматривал жену, едва справляясь с собою, чтоб не зазвать её снова.

Она расслышала его взгляд.

Остановилась, дожидаясь повеленья.

– Пойду до попа… – сказал Степан. – Афоньку крестить будем…

XIV

Корнила Ходнев, как встарь, сам ни до кого теперь не ходил, не гостевал. Но всякого пришедшего казака – у себя привечал, за стол усаживал.

Ему прочили и желали атаманства. Корнила же, без лукавства и гордыни, отговаривал готовых кричать за него на кругу казаков.

Пояснял так: Наум – всем умам ум, а ему б, Корниле, ещё хотя б на три заморских поиска сходить и вернуться с дуваном и войском, чтоб вполовину Наума знать атаманову науку.

Степан столкнулся с Корнилой на мостках.

По войсковым делам Корнила ходил пешим. Кони ж его всегда были под рукою: гнедой – на коновязи у войсковой избы, каурый – во дворе. Проходя жабьими мостками и черкасскими улочками, Корнила переговаривал с казаками, приглядывался к молодым и голутве, кланялся старикам. Помнил поимённо всех черкасских жителей, с каких мест пришли, в каком поколении оказачились, на какие поиски ходили, сколько раз тяжело поранены, скольких чад нажили.

Запросто – уж не как с крестником, а как с равным, – обнялся со Степаном, и мягко повлёк за собой.

– Браты наши приехали… Пойдём послухаем, секретов нету от крестника. Как Алёнка?.. Кого крёстным зовёшь к Афоне?..

– Черноярца Ваню… – ответил Степан, хотя уверен был, что Корнила и так про то ведает.

…на майданной площади радостно шумели донцы и хохлачи. Оглядывали друг у друга пистоли да сабли, кушаки да трубочки, делились табачком.

По малому числу хохлачей Разин догадался, что, как стало заведено в последние времена, прибывших с запорогов гостей до Черкасска не пускают, а вместо того указывают, где на другом берегу раскинуть стан. Чтоб хохлачи лишнего в городке не подглядели, не выспросили.

Те времена, когда сечевики были званы на круг, безвозвратно миновали.

Заходя вослед за Корнилой в прокуренную войсковую избу, Степан сразу угадал старого знакомца. Затмевая свет из окошек, стоял там Демьян Раздайбеда. Год от года он, как дуб, ширился во все стороны. На каждом плече его могло б уместиться по выводку белок.

Он и оборачивался на вошедших, словно то было целое дело, и ему легче было б войсковую избу вкруг себя обернуть, чем топотать на месте.

Степана, по-прежнему худощавого, безбородого – лишь в жёсткой щетине, он поначалу не признал. С брезжащим в прищуренных глазах стараньем оглядел, вспоминая, – и вдруг заревел:

– Р-р-ра-а-азин! Стёпа! Тимофеюшки сынок удалый! – Раздайбеда строго оглянулся на сидевших за столом казаков. – …А сказывали: в Азове гинул!

– Кто ж такое сказывал тебе за нашего Степана… – ответил Ермолай Кочнев.

– Сказывали! – упрямо повторил Раздайбеда. – А ты туточки, сыночка!

Он трижды облобызал Степана. Пахло от Раздайбеды дымом костров, горячей пылью.

– Садись же! – попросил Корнила Раздайбеду. – Науму всю ночь сказки сказывал, нам-то припас побасенку?

– Не всё, не всё поспел рассказать атаману, ночи не достало… – добродушно отвечал Раздайбеда, не без сомнения оглядывая лавку: как бы уместиться на жерди такой.

– В таких годах вроде и не растут уже, – сказал задумчиво Кочнев. – Твоей лошадки не видал я. Вы как с ней сладились: сначала она тя везёт, потом ты её?

– Тю… Да всю дорожку я её, – без смеха ответил Раздайбеда и бережно присел, как садился бы дуб: скрипя всеми жилами.

Кочнев подвинулся, уступая место Степану, вид при том имея обыклый, будто они сегодня с утра виделись.

Здесь же был и Яков Дронов. Едва Степан уселся, он приветливо похлопал его по запястью.

– В прошлый серпень, – рассказывал Раздайбеда, – пока Стёпку в азовской яме держали, в последних днях, Ванька Виговской, обманом, стал гетманом. Про то слыхали вы. А выбрался он – без Запорожского нашего Войска, а малым числом людишек. Им купленные полковники, предательские хари, выбрали его, и одураченные сечевики.

В собеседники Раздайбеда выбрал Степана – и смотрел