Тума - Захар Прилепин

– Виговской же – и не казак вовсе. И, что хуже всего для казака, – шляхтич. Ты ж, Стёпа, его видал!

Разин никогда не видал Виговского, и, пожалуй, Раздайбеда мог помнить о том, но ему хотелось взять Степана в свидетели.

– А есть Виговской – польский ротмистр, взятый с бою. Писарь, неправдами выбившийся в гетманы, комарь чернильный…

– И Богдан ваш был писарь, – сказал Кочнев, глядя в потолок войсковой избы.

– Равня-ай… – отвечал Раздайбеда, не оборачиваясь на Кочнева, и продолжал своё: – Да и жена Виговского – шляхтенка, дружбы водит только с ляхами!

– И Богдана вашего жена шляхтенка была… – сказал Кочнев.

Раздайбеда незлобливо мотнул головой, как бы ссыпая с себя труху, и перевёл взгляд на Корнилу, сидевшего под иконами:

– Избрали, Корнила, сказываю, без Сечи! Гетмана! Когда б на верховых городках избрали б вам атамана Всевеликого Войска Донского, а в черкасский городок грамотку прислали, – как вам то показалось бы, браты-атаманы?

– А вам как показалося? – не унимался Кочнев.

– Наша вольная Сечь отписала тогда свою грамоту Виговскому, – продолжал, как не слыша Кочнева, Раздайбеда. – Раз избрали, написали мы ему: правь, комарь чернильный. Разорять избрания не станем твоего… – Раздайбеда поднял палец: – Однако дошли до нас вести, писали мы дале в той грамоте, что слали вы, ваша милость, от себя одного до наияснейшей королевы польской тайную бумагу, ища чрез нея ласки и ходатайства у короля Посполитного. И творите вы то, желая отторгнуться от высокой державы державнейшего царя русского Алексея Михайловича! И отдать до польской короны малороссийскую нашу отчизну!

Раздайбеда тяжело оглядел всех.

– А вот на тако-о-ое, – протянул Раздайбеда, – добро своё – не даём, написали мы! А даём тебе час одуматься, мосце пане, и рассмотреть, в чьей власти лутчей жизни получит народ малороссийский! Под единоверным православным царём московским – или под иноверною польскою короною!

Разволновавшись, Демьян потянул к себе кувшин, но, не став наливать в показавшуюся мелкой деревянную кружку, громкими глотками в полминутки осушил весь.

– Виговской тем временем плёл своё, – продолжил Раздайбеда. – Стали от него подосланные казачки запугивать народ малороссийский. Скоро-де царь московский и бояре его всё к рукам приберут! И запрет наложат крестьянам в сапогах и суконных кафтанах ходить! А кто ослушается – погонят в Сибирь. И попов своих московских пришлют, а местных, напротив, в Москву вывезут!

– А что люди? – спросил Кочнев, посерьёзнев. – Верят виговской лже?

– Да бог с тобою… Вся чернь малороссийска зовёт: москалики, поскорее шлите воевод своих, житья нету с подлым гетманом и шляхетскими порядками, которые он в обратку заводит к нам… Да кто ж расслышит голос голоты!

Раздайбеда отодвинул кувшин подальше, чтоб не уронить.

– Пришёл тогда Виговской до полковников своих, – рассказывал он, – и вертает булаву. И возопил Виговской: царь русский хочет в неволю всех затянуть, а я в неволе быть не хочу!.. Полковники, купленные, проданные и заново им купленные, приступили к нему с моленьем: возьми булаву, не вертай… Тогда он им велит: вы, полковники, должны мне присягать, а не руському государю!

Корнила слушал недвижимо. Дронов супился, тяжело дыша через нос.

– И Виговскому полковник наш полтавский, самый поперечный, предерзостный, прозванием Пушкарь, говорит: «Всё Войско Запорожское присягало русскому государю, а ты кому присягал? Сабельке турецкой? Пищали ляшской?». Выговской бросил тогда из кармана медные деньги и кричит: «За такое медное жалованье – как служить ему, государю твоему?». А полковник полтавский Пушкарь отвечает: «Великий государь бумагу нарежет – я и такому служить буду, если там имя его, государя руського!».

Раздайбеда, захлебнувшись от волненья, замолчал.

– Скоро так запутаемся, – мрачно процедил Кочнев, – от кого руський народ посполитный освобождать! От ляха ли и схизматика, либо от старшины казацкой…

– Виговской же, – собрался с духом Раздайбеда, – видя наше, сечевое несогласье с ним, вводил в обман и лопоухих казаков своих, и жадных своих полковников, и… – Раздайбеда поднял вверх, размером с дыню, кулак, – …русских бояр государевых! Оттого, что боярам в глаза твердил иное: де, все подлые запорожцы хотят предаться крымскому хану, а он им не даёт, и сбирает войско, чтоб за тот обман нашу Сечь, русскому государю верную, покарать.

– Экая блядина… – протянул Кочнев.

– И режутся теперь в украйнах наших меж собой хохлачи хуже, чем когда ляхов да жидов резали мы, – Раздайбеда в самую малую силу ударил по столу, и всё равно подпрыгнули все кружки разом.

– Меж собой – оно иной раз и слаще, – сказал Кочнев, отодвигая свою кружку от края стола.

– Может, и слаще, – вдруг согласился с ним Раздайбеда. – …Да отмаливать горче. Посему говорим мы, сечевики, вам, донцы, братья наши, – Демьян распрямил плечи, и голос его зазвучал гуще, – что нужна нам новая Рада! Чтоб в самом Киеве была, где русские воеводы стоят… Пока они там ещё! Пока изменники наши да ляхи не сбили их с Киева!

Раздайбеда умолк.

Стало слышно, как жужжат на оконцах мухи.

– А что там Боба, жив ли? – спросил негромко Степан.

– Боба, сучий сын! – сжал кулачище Раздайбеда. – За Виговского теперь. Считай что – за ляхов, да за жидов! Чего б он сам про себя ни думал! Попадётся мне тот Боба – милости не дождётся!..

…возвращались Степан с Корнилой вдвоём.

Коня своего Корнила отвязал, и тот, кивая головой, послушно шёл за ними.

Всю недолгую дорожку промолчали.

Миновав свой двор, Корнила прошёл с крестником до разинского плетня.

– Мирзу твоего калмыки побили, – сказал, встав и заглядывая в глаза Степану.

– Господь покарал, – ответил Степан, не отвечая на взгляд, и глядя, как конь тычется мордой Корниле в руки.

– И улусных людей его побили всех… – сказал Корнила.

Степан потянулся тронуть Корнилова коня, но тот отпрянул.

– А вы на гульбу ходили, – то ли спросил, то ли вспомнил Корнила.

– …на гульбу, – помедлив, ответил Степан.

– Угостишь крёстного нагулянным?

– И без гульбы крёстному отдам – всё, – сказал Степан.

– А ты угости.

– Птицей, зверем?

Корнила, смолчав, всё разглядывал Степана.

Степан кивнул, без слов вопрошая: чего видишь, крестный?

– Борода-то где твоя, Стёп?

– Всё не растёт с полона, как потравили.

– И у Ивана, гляжу, не растёт. И у Черноярца. Не то зараза пошла с тебя, волосы лезут у казаков…

– Полон – не гульба, весь поплешивеешь.

Корнила вздохнул, отвернулся.

– Всё гадаю: кто ж, ты или Иван, в отца боле пошёл…

– И кто ж?

– Оба… Вперегонки, – ответил Корнила, и тут же, без промежутка, скороговоркой выложил: – Шли бы