Братья вольности - Георгий Анатольевич Никулин

Нельзя находиться в беспрекословном рабстве, ибо вот другой автор нам говорит, что не все рожденные в отечестве достойны величественного наименования сына отечества: «…под игом рабства находящиеся недостойны украшаться сим именем»[74]. Далее идет статья пространная, но нам довольно и сказанного: «…кто мечтает быть сыном отечества, тот должен освободиться от рабства».

— Бежать надо! — воскликнул Ромашов.

— В бегстве для себя спасение, а надо народ выручать. Не о себе думать, а даже жертвовать собой, — поправил Петя. — Надо передовых людей сплотить идеей, вот тогда за ними пойдут все.

— Верно, пожертвуем собой, — тут же согласился Ромашов.

— Многие люди хотели бы собой пожертвовать для блага других, но неведомо им, как сделать это, — внезапно посерьезнев, произнес Мичурин.

— О себе можешь ли так сказать? — спросил Федька, приступая вплотную.

— О себе говорить моя скромность не велит, — вновь вернув шутливый тон, ответил Мичурин. — Ты скажи.

— Скажи мне, каковыми тебе кажутся люди, и я скажу — каков ты, — улыбнулся Петя Федьке и продолжал серьезно для всех: — Откроем людям, насколько потеряна истязателями мера человеческая, составим кружок…

— Мы лишь четверо будем? Кого позвать? — спросил Михалев.

— Как это «четверо»? Не на чужбине начинаем: каждый пойдет. Оглянемся кругом и призовем достойных, а после притекут тысячи, — пообещал Петя. — Надо в забитых зажечь гордость вольного человека. Спрашиваете — на кого опереться? Народ сплотится, так надежная опора будет, и наша возьмет. Тогда уж постараемся, чтобы школа была в каждом заводе, в каждом селе, не как теперь — на весь Урал две. Грамотных уж никто не убедит в законности несчастия: законно одно счастье, а все худое от незаконности! Грамотность еще сильнее сплотит народ, и опора станет еще надежнее.

— Верно! — встрепенулся Михалев, ослабевший было после своей вспышки. — Освободиться, так уж не будут меня признавать без закона рожденным.

— Поздеев на богатой женился и освободился! Неважно, что на брюхатой, — выпалил Федька. Он завидовал удачливым.

— Ты Наську высматриваешь. Я бы тебе не советовал, — предупредил Мичурин Федьку.

— Не велика царица! Всего-то отец до третьей гильдии дотянулся. Каждый из нас может. Бывает, графини за простых выходят. Тебе-то, конечно, мечтать нечего, — ответил Федька.

— А ты-то куда лезешь? Ведь от тебя за версту дураком несет. Волосы длинные поповские, можно меряться с отцом Георгием. Ты ей предложи демонически: «Хотишь питаться кровию моей?»

— Ладно, ладно, битому разрешается и повеньгать[75]. Вон, Ромашов при своем росточке и то будет иметь больший успех, — расплылся Федька в улыбке.

— Мне на рост не собак вешать! — распалился Ромашов на Федьку.

Петя вновь заговорил о законах, о судьбах людей, о том, как вольность необходима народу, и разговор затянулся. Петя ясно доказывал, что залог величия народа в его свободе, и убеждал в необходимости изменить условия жизни, раскрывал перед ними увлекательные перемены.

Степан сказал:

— Хотя господин Монтескьё гладко изложил о законах и верно кладет в основу величия государства вольность народа, но ты нам больше о нашем скажи: нам суждено ломать рабство, нас оно горше всех в мире гнетет, а потому не лишнее познать, откуда беда и в какой мере господа поддержаны правом. Про заводскую жизнь расскажи, — потребовал Степан.

— Наши еще до Монтескьё догадались устраивать выборное мирское правление, а что получилось? На каждый завод войска с пушками ходили усмирять, — напомнил Мичурин.

Было очень поздно, когда Петя, Степан и Ромашов вышли из школы.

— Хочется ребятам свободы, но в разные стороны тянут, — сказал Ромашов.

— Ничего! Поблуждав и увидев выход из лабиринта на свет, не вернешься обратно в темноту — все пойдут дружно, — обещал Петя.

Степан показал на ночное небо с яркими звездами:

— Пока только на Млечном Пути, на какой-нибудь самой отдаленной планете, вообразишь себя свободным.

— А в душе всегда можно держать свой светильник и чувствовать себя свободным, — ответил Петя. — Мы составим первоначальный кружок, как люди искренние и друг другу откровенные, и путь перед нами открыт.

— Я всегда с тобой, — согласился Степан.

— И я, — примкнул Ромашов.

Волчий стылый[76] вой донесся с полей. Ромашов подвыл и загорелся охотничьим азартом:

— Поедем!

Он рассказал, как добычлива охота с поросенком, когда охотники запрягут добрых коней, в мешок посадят поросенка. У них за санями волочится клок сена, а еще лучше если волочится мешок с поросячьим навозом.

Выедут на пустынную лунную дорогу. Поросенок пригреется в мешковине, дремлет, но его начинают тормошить. Сначала поросенок недоуменно хрюкнет, но как закрутят хвост, ущипнут или шилом кольнут, так уж взвизгнет во всю мочь, а любой звук за десяток верст ловит сторожкое волчье ухо.

Волки на дороге. Есть след. Волки стараются догнать добычу, тут их ждет выстрел. Бывает, что навалятся большой стаей. Кони несут, стрелок мажет, волки рвутся, заскакивают в сани.

Тут вступает в дело главный волкобой: у него кистень[77] и должен бить без промаха. Ромашов увидел себя в славной роли и закончил:

— Я для этого на веревку привяжу гирю о пяти фунтах[78].

— Не мала? — насмешливо спросил Степан.

— Ничего! Против рабства я и пудовичком махну! Руки чешутся поработать.

— Ну тогда всему рабству конец! — воскликнул Петя.

XII

Братишка Степана Николка жил в Чёрмозе дичком[79], то сидел на печке, то, отогрев дыханием ледяной глазок, через зеленое и пузырчатое стекло старался хоть что-нибудь разглядеть на воле. Мать порой совала в руку еще теплую шанежку[80] и отправляла играть. Николка стоял у ворот и смотрел широко распахнутыми васильковыми глазами, как ребятишки на салазках[81] скатывались с горки на лед пруда. В руке стыла забытая шаньга.

Чёрмозские сорванцы, которым не перепадала лишняя краюха, завидовали Шаньге-Маньге, дразнились ненавистным всем Николкиным отчимом и кидались снежками, Василий взял да и определил Николку на завод, перед женой похвастался:

— Теперь он при деле, как все ребята, и деньги платят.

— Беднее нас от нужды посылают ребятишек, а нам зачем?

— Гм! Беднее! А бедность уважают, что ли? Да и что мне другие, которые беднее? Видишь, — признался Василий, — член заводского правления Клопов обратили внимание: любит, чтобы все, коим едва минуло восемь лет, работали. Пусть огнем посветит парнишка, а то глаза колют: чужих посылаешь, своего дома держишь. Вон Коську Михалева, уж на что туп, а и то учиться взяли. Наш заслужит и в будущий набор пойдет.

Водобойные колеса устроены в сарае над лотком[82]. От них вся движительная сила для доменных воздуходувок[83], листокатальных станов[84], молотов и железорежущих ножниц. Из лотка по скрытым трубам вода