Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

должны были обращаться в этот земельный отдел. После регистрации следовало ежегодно вносить за землю арендную плату и только тогда можно было вести торговлю. Арендная плата из года в год увеличивалась, недовольные этим торговцы постоянно роптали.

Ван Чуньшэнь помнил, как прошлой осенью водочный завод, принадлежащий русским, подал прошение о сокращении налогов и получил соответствующее разрешение; в конечном итоге ему уменьшили выплаты на тридцать пять процентов. Увидев это, китайские коммерсанты тоже подали заявку на сокращение налогов, но не только не получили согласования, а еще и нарвались на рейд полиции, что вызвало у китайцев повсеместное возмущение. Поэтому, когда в один воскресный день Ван Чуньшэнь у дверей кофейни на Пристани наткнулся на Излукина, а тот захотел отправиться в его коляске в парикмахерский салон «Прима», открытый одним евреем на Новоторговой улице, то возница покачал головой в знак отказа и сообщил, что уже ожидает клиента. Ван Чуньшэнь опасался, что если он повезет Излукина, то схлопочет косые взгляды китайских лавочников.

В глазах Ван Чуньшэня Излукин был недостоин Синьковой. Рост он имел хоть и высокий, но сутулился, а сутулые люди смотрятся старше. Да и облик у него был не из приятных. Маслянистые волосы зачесаны назад, и, хотя брови у него были густыми, а глаза большими, лицо выглядело каким-то безвольным. Он смотрел на людей как-то искоса, под глазами его набрякли мешки, а сами глаза были словно растения, выросшие на куче мусора, чувствовалось в них что-то нечистое. Кроме того, его усики смотрелись довольно комично, казалось, какая-то рыба забралась ему в носовой проход, а хвост ее не прошел и застрял над верхней губой, вот и приходится ему круглый год ходить с рыбьим хвостом напоказ. Излукин жил на Пристани, а работал во внушительном каменном здании в Новом городе, поэтому ему каждый день приходилось челноком сновать между двумя районами. Он ездил в коляске, иногда за ним приезжала машина – обычно это случалось, когда Управление КВЖД проводило торжества или приемы. На службу он отправлялся в отглаженном мундире, при галстуке, в кожаных ботинках, а еще с тростью.

Еще одной причиной нелюбви возницы к Излукину было то, что тот втайне от Синьковой встречался с еще одной женщиной. Много раз по вечерам Ван Чуньшэнь видел, как Излукин выходит из дома японки на Участковой улице. Женщину эту звали Митико, роста она была небольшого, чуть пухленькая, с тонкими бровями, маленькими глазками и ртом-вишенкой; ее лицо словно покрыли слоем сливочного масла – белого и жирного. Муж Митико по имени Като Нобуо занимался разной коммерцией, круглый год был в разъездах. Ван Чуньшэнь неплохо его знал, так как в Фуцзядяне у японца имелось два заведения: японская аптека и недавно открывшееся на 4-й улице производство соевого соуса. У японцев соус не очень соленый, но имеет ароматное послевкусие и этим очень нравится некоторым людям. Стоило ему появиться, как он ослабил положение соевого соуса из лавки «Сянъихао», что занимал половину рынка в Фуцзядяне. Владельцу «Сянъихао» Гу Вэйцы приходилось раз за разом понижать цену, чтобы бороться за продажи с японским соусом, и всего лишь за год он оказался на грани убытков. Поэтому стоило Гу Вэйцы заметить Като Нобуо, он словно видел перед собой краба-разбойника, которого хотелось схватить и бросить в чан с соевым соусом «Сянъихао» и замариновать заживо.

Из-за Синьковой вознице Митико не нравилась. Когда прошлым летом в жаркий день она в его коляске отправилась в Японское собрание, так он специально двинулся по колдобинам, протряхнул женщину так, что она всю дорогу по-вороньи жалобно каркала. Обычно за такую короткую поездку достаточно было двадцати пяти копеек, а он, когда добрались до места, потребовал с нее пятьдесят. На лишние деньги он выпил два стакана холодного чая. С тех пор Митико больше никогда не садилась в коляску Ван Чуньшэня.

Иногда Ван Чуньшэню казалось, что люди его ремесла почти что сыщики. Ожидая у ворот ресторана, видишь, кто с кем пошел обедать, начинаешь думать, они вместе подымают бокалы из-за дружбы или же ради какой корысти. А уж у кого с кем роман, часто обнаруживалось по ночам, когда проезжал в неурочное время чей-то дом.

Транспортные средства в Харбине – это главным образом рикши и экипажи, запряженные лошадьми. Машины тоже имелись, например французские «рено», но позволить себе ездить на них могли только большие чиновники и знатные особы, таковых было мало. Рикши в основном бегали в пределах одного района, а вот коляски ходили и между районами. Зимой некоторых лошадей запрягали в сани, но большей частью по улицам разъезжали экипажи на колесах. Коляски эти бывали двухколесные, бывали и четырехколесные. К четырехколесным в основном относились дрожки, которыми управляли русские. К ним обычно полагалось две лошади, а в двухколесную коляску запрягали одну. Экипаж с парной упряжкой ехал быстрее, поэтому и стоил намного дороже. Двухколесная коляска Ван Чуньшэня, запряженная одной лошадью, нравилась людям из-за того, что, во-первых, черный жеребец был резвым и не уступал в скорости паре лошадей; во-вторых, сама коляска была броская, с резными окнами со всех сторон, а на потолке имелась резьба с изображением ивовых ветвей и сорок, что дарило ощущение счастья; ну а в-третьих, Ван Чуньшэнь никогда не жадничал при взимании платы. Например, поездка от Саманной улицы до вокзала стоила для парного экипажа один рубль, а для одинарного – пятьдесят копеек, он же брал только сорок копеек. Кроме того, по правилам извоза, накануне Рождества и Пасхи, на Новый год и Праздник весны плату следовало взимать вполовину бо́льшую, а Ван Чуньшэнь увеличивал оплату сугубо символически. Если время ожидания клиента превышало десять минут, он редко просил за это дополнительные деньги. Конечно, если кто-то настаивал, то он деньги брал. Он полагал, что залог прибыли в том, чтобы были хорошие отношения, много клиентов, больше поездок.

Синькова часто брала его экипаж, и вовсе не из-за дешевизны. Прежде всего ей нравился черный жеребец: он был резвым и элегантным, поступь его была уверенной, и он хорошо понимал людей. Пока ты удобно не уселась – даже если возница прикажет трогать, конь чуть помедлит. Когда пассажир сходил с коляски, конь поднимал голову и бил в землю передним копытом, словно прощаясь. А еще женщине по душе были красота, комфорт и удобство этой коляски. Летом в карете обдувал прохладный ветерок, а зимой от холодного ветра защищали ватные занавески и не так пробирал холод. Наконец, нравился ей и характер возницы: он никогда не лез с разговорами и постоянно заботился о клиентах: в жару всегда имел наготове зонтик и веер, а в холода, чтобы у пассажиров не замерзали ноги, в карете лежал ватный коврик, в который можно было их закутать. Вид его тоже говорил о порядочности. У него было квадратное лицо, густые брови, приплюснутый нос, широкий подбородок, чуть грустные черные глаза, на людей он смотрел внимательно, в общем, не походил на перекати-поле. Синькова дважды в неделю выступала в театре и всегда ездила в его экипаже. Разумеется, по воскресеньям коляска Ван Чуньшэня почти всегда была в ее полном распоряжении.

Возможно, из-за того, что он кормился извозом, Ван Чуньшэнь в отличие от некоторых китайцев не испытывал к русским неприязни. Все-таки русские прокладывали дороги, а еще строили дома. Проехаться по хорошей дороге – ни с чем не сравнимое удовольствие. Опять же, когда с облучка глянешь на разнообразные дома, то радости не меньше, чем от любования картинами. Особенно ему нравились церкви – когда шел снег, у них словно вырастали белоснежные крылья, казалось, что они вот-вот оторвутся от земли и взлетят.

Кроме Свято-Николаевского собора и часовой мастерской, Синькова еще часто ездила в Московские торговые ряды, торговый дом «И. Я. Чурин и К°» и кинотеатр «Ориент». Из этих мест Ван Чуньшэнь больше всего любил магазин Чурина. Здание это было пепельно-зеленого цвета, стены его волнились выступами, двери украшали внушительные колонны. Пространство над окнами и колоннами было украшено барельефами с цветочным узором. Совершенно неординарный