Георг Енач - Конрад Фердинанд Мейер

и мне бывает порой очень трудно сладить с ним. Но меня прельстило обещание полковника Шмидта, что если я справлюсь с возложенной на меня задачей, то позднее я буду сопровождать его пасынка по всей Европе. Мы объедем все германские земли, Италию, Францию и, подобно Цезарю, доберемся и до Англии…

– Да-да, мы поедем вдвоем! – воскликнул мальчуган, видимо угадавший, о чем идет речь. – Но раньше он должен научить меня всем языкам, для того чтобы я мог командовать на всех языках.

– А кем же ты хочешь быть, Рудольф? – спросил Вазер.

– Генералом! – ответил мальчуган, не задумываясь, и соскочил со скамьи.

Лодка причалила к пристани.

Вскоре Вазер опять занялся своим обычным делом и по-прежнему изо дня в день сидел за письменным столом в городской ратуше. Но государственные и юридические бумаги уже не были для него только бездушными формулами, не одними только рассудочными упражнениями. После того как ему привелось заглянуть в лицо страшной действительности, он понял, что от этих формул зависят блага и бедствия народа.

Слухи о пребывании Вазера в Граубюндене во время ужасного убийства, облетевшие скоро все протестантские города, значительно способствовали увеличению его популярности на родине. И в одно воскресенье, когда он сидел в церкви на своем обычном месте позади бургомистра, он услышал из уст пастора неожиданную похвалу своей скромности, причем глаза всех присутствующих сочувственно остановились на нем.

«Трубный глас страшной молвы, облетевшей уже весь мир, оповестил вас, какую страшную гекатомбу устроили папские фанатики в союзном с нами кантоне Граубюндене: шестьсот братьев наших протестантов погибли от меча, в алых от крови волнах плывут их опозоренные тела, и на полях хищные птицы с жадным клекотом рвут на части изуродованные трупы… Но Всевышний и среди всеобщей гибели перстом Своим отмечает избранных, и живое тому свидетельство – один из наших сограждан, находящийся среди нас, которому Бог сохранил жизнь, предназначая его, очевидно, для служения высшим целям…»

Начальство Вазера теперь обращалось к нему за советами при обсуждении политического положения в Граубюндене. Его искусному перу поручена была как официальная переписка с граубюнденскими властями, так и тайный обмен сведениями и указаниями с доверенными людьми цюрихского правительства, находившимися в Граубюндене. И мертвые буквы беспрерывно приходивших из Кура донесений теперь обостряли ум и проницательность Вазера и еще более волновали его сердце.

Он видел между строк гордые головы Планта, пламенного Енача, холодного фанатика Блазиуса Александра, и они уяснили ему характер этого народа, необузданного и нетерпимого, наружно сдержанного и страстного и превыше всего любящего свою дикую свободу.

Когда он сидел один за своим письменным столом, то часто уносился мысленно к минувшим дням. Он опять сидел перед пылавшим домом в Бербенне, видел своего друга, выносившего из огня свою и в смерти еще прекрасную жену; видел, как он молча, не останавливаясь ни на мгновение, шагал впереди всех вдоль скалистых обрывов по изборожденным опасными трещинами ледникам и молча опустил наконец свою ношу на кладбище в Вокосопрано, где Люция и предана была земле. Генрих Вазер понимал теперь, что пламя, поглотившее уютный дом Енача в Бербенне, продолжало бушевать в его груди; он понимал, что пламя это притихнет лишь для того, чтобы вырваться наружу при благоприятных обстоятельствах, но не угаснет никогда. Он чувствовал, когда Георг без слез стоял над свежей могилой своей жены, что вместе с нею он похоронит и беспечность молодости, и все добрые чувства, и человеческое сострадание. На искреннее участие Вазера у него ни одного слова не нашлось в ответ. Он ушел в себя, окаменел и, когда они расставались в Сталла, проговорил лишь: «Ты скоро услышишь обо мне». И Вазер с тревогой и жутью вспоминал так зловеще прозвучавшие тогда слова. Единственным дальнейшим спутником Енача был Блазиус Александр. Он же читал и молитву над могилой Люции и так связал слова Священного Писания, что Вазер едва узнал их. Они и теперь еще звучали в его ушах святотатственным страшным гимном мести. Блазиус Александр сразу оттолкнул его от себя: его жизнерадостной, впечатлительной и многогранной душе чужда была жестокая прямолинейность пастора Александра. И ему страшно было думать о том, что Енач в настоящем его душевном состоянии находится в обществе этого холодного фанатика.

Вести, приходившие из Кура, были одна другой ошеломительнее.

Вскоре после резни в Вальтеллине испанцы нагрянули туда из Фуэнте с многочисленным войском. Оба брата Планта ввели австрийцев в Мюнстерталь, и две попытки отбить у врага захваченные местности оказались безуспешными. В стране изо дня в день росла ярость против предателей и зачинщиков злодейского нападения на Вальтеллину, а больше всего против презренного Помпеуса Планта, который, воспользовавшись общим смятением, опять укрепился в своем замке Ридберг.

И когда верховой привез Вазеру сообщение о нападении на замок и убийстве Помпеуса Планта, он не столько удивился, сколько испугался.

О случившемся извещал его доктор Фортунат Шпрехер. Этот ученый-юрист стоял вне всяких политических страстей и, пользуясь всеобщим уважением, занимал положение совершенно независимое. Известно было, что ему одинаково ненавистны как безрассудства демократии, так и интриги испанцев. И в часы досуга он вознаграждал себя за горечь и озлобление, клубившиеся в его душе, тем, что изо дня в день отмечал все политические ошибки и недостойные серьезных деятелей поступки, которыми позорили себя крайние партии. Делал он это с намерением использовать позднее эти заметки, набросанные под свежим впечатлением событий, для обстоятельного и, как он уверял, вполне беспристрастного исторического труда. Цюрихское правительство поддерживало беспрерывные сношения с этим отлично осведомленным человеком. Но Фортунат Шпрехер из осторожности направлял свои письма не в государственную канцелярию, а частному человеку, Генриху Вазеру. Письмо, которое Вазер взволнованно перечитывал и, не замечая этого, орошал частыми слезами, послано было из Кура 27 февраля 1621 года. Тон письма, сообщавшего о роковом событии, красноречиво свидетельствовал о злобном возбуждении его автора.

В ночь с 24 на 25 февраля вожди народной партии в количестве двадцати человек, вооруженные с головы до ног, двинулись из Претигау, где сошлись для составления заговора. Впереди ехали безумный Блазиус Александр и отчаянный Енач. Они неслись бешеным галопом всю ночь под свист горячего фена, на рассвете вынырнули из мглы, как призраки, перед замком Ридберг, разнесли топорами ворота в щепки и, сбив с ног полупьяную челядь, ворвались в спальню Помпеуса Планта, но она оказалась пустой. Кляня и богохульствуя, они хотели уже было повернуть обратно, но Енач обратил внимание своих спутников на старую слепую собачонку, которая стояла в тесной прихожей у камина и, визжа, тыкалась мордой в стену. Дерзкие