Преступления фашизма в годы Великой Отечественной войны. Знать и помнить - Нина Константиновна Петрова

Тут же начал отсчитывать каждого 5-го, стоящего в строю, выхватив парабеллум, начал расстреливать в упор. Расстреляв 10–12 человек, на этом бы не окончилось, но довольно пожилой человек, попавший в эту пятерку, вышел из строя и сказал: «Я съел твою собаку, ты заставил меня».

Немец разрядил всю вторую обойму в этого старого военнопленного; когда военнопленный упал на снег, прибежала собака и стала обнюхивать свою жертву.

Люди с ужасом смотрели на эту неописуемую картину. Фашист забрал свою собаку на руки, расцеловал ее, удалился в сопровождении Калугина. Строй разошелся и занял свои нары, дрожа от холода, злобы и ненависти.

С каждым днем зима 1941 года становилась суровее, а люди все больше истощались от голода, холода и ужасной грязноты.

Шинель, оставленная на нарах, шевелилась от вшей, никакой возможности не было спастись от этой нечисти. А поэтому в блоках вспыхнул тиф, дизентерия. Заболел и я. Но благодаря советскому военврачу был спасен, не помню его имени и фамилии, но это был человек большой души. Тот, кто к нему попадал, если он в состоянии был бороться с болезнью человека и при наличии тех медикаментов, которыми он располагал, то он спасал этих людей. Он не выписывал их из госпиталя до весны. Правом этим пользовался он потому, что немцы лагерь не посещали, так как он был тифозный, и все руководство принадлежало полиции, а медицинский персонал ей не подчинялся.

К весне 1942 года население лагеря с 45 тысяч уменьшилось до 2-х тысяч.

Все остальные заполнили траншеи, заготовленные с осени, а кто не вместился в траншеи, те были сложены в штабеля и сожжены.

В апреле 1942 года я был отобран вместе с другими военнопленными и отправлен в город Алинштейн. Из Алинштейна был направлен на станцию Кобыльбуде, вблизи Кёнигсберга, так как советские самолеты появились над Кёнигсбергом и бомбили, то немцы решили построить на этой станции сортировочную горку, которую мы строили.

К зиме 1942 года мы кончали это строительство. Но нас часто использовали на других видах работ, мы иногда грузили прессованное сено на платформы, которое отправлялось на Восточный фронт. Однажды, работая на погрузке, я с одним военнопленным из Горьковской области, Петром звать, а больше ничего не знаю, предложил бежать, на вопрос, каким способом, я ответил – простым.

Как только в следующий раз будем грузить сено, мы в центре платформы не положим несколько тюков и в конце погрузки залезем в эту ячею, а сверху закроемся тюками. Таким образом, заранее, подготовив скудную провизию, т. е. по 10 картофелин, при следующей погрузке нам удалось бежать. Начало побега было удачным, нам удалось добраться до Смоленска, а здесь произошел случай, и, к большому сожалению, утром.

Наша платформа находилась в хвосте состава и не прошла контрольный столбик.

А маневровый паровоз, идущий на следующий путь, ударил в платформу, от чего стойки, укрепляющие сено на платформе, полопались, тюки развалились. Сбежались немцы и нас обнаружили. Мы получили по десятку ударов прикладом и были отправлены в комендатуру на станцию Смоленск. Нас спасло только то, что мы были одеты в бельгийские шинели с огромными трафаретами на спинах «SU»[159], сделанными масляной белой краской. Кроме того, мое объяснение на немецком языке, что мы бежали из Кёнигсберга, нас хотели расстрелять как партизан, но не расстреляли.

Соединили нас одной парой наручников и одним из пассажирских поездов, идущих в Германию, отправили в Кёнигсберг.

В гестапо опросили, нас избивали и отправили в город Данциг, где мы работали на доках. Нас находилось в этом лагере 800 человек, которые ежедневно ремонтировали немецкие подводные лодки, катера, различные военные суда. Нас радовало при виде каждого изуродованного судна нашим боевым флотом. И вот в один прекрасный день в обеденный перерыв вой сирен оглушил нас.

Немцы всполошились, бросились на катера и стали уходить в море. Нас окружили охранники и всех угнали в лагерь. А затем выяснилось, что группа советских военнопленных во главе с Валерием Лебидь угнала немецкую подводную лодку, которую немцы так и не смогли отыскать. Долго нас избивали, допрашивали, уточняли – кто это бежал. Но все было бесполезно. Наш лагерь начали расформировывать. Меня и несколько человек привезли в Берлин, а затем направили в гор. Ганновер. В Ганновере нас каждого опрашивали в отдельности и устраивали медицинскую комиссию. После выдавали «вильгельмовское обмундирование», и этих людей помещали в отдельные камеры, собрав, таким образом, несколько групп, погрузили в вагоны и повезли. Мы прибыли в г. Гаген (Рурской обл.), вновь нас разбили на небольшие группы, по 10–12 человек. Посадили в машины и развезли в разные направления.

Как далее выяснилось, наши группы были предназначены для обслуживания зенитных батарей. Немцы пытались хорошим обращением и лучшим питанием, чем в лагерях, сагитировать нас, заставить воевать против союзников, но ни один из нас не согласился. Нас били, травили овчарками, но ничего из этого не получилось. Тогда нас заставили грузить и разгружать на вагоны и из вагонов снаряды и возить к батареям. В этой группе я подружился с двумя товарищами, Виктором Малышевым из Горького и Павлом Розовым из г. Саратова.

Договорившись с ними о побеге, мы бежали. Долго скитались по лесам, но однажды нас задержал лесничий и доставил в гестапо г. Бохума. Но в это время мы уже были переодеты в добытую нами гражданскую одежду. При очередных допросах и побоях мы не признались, что военнопленные, и не назвали правильно свои фамилии. Я стал Славкой Чередником, так как при любых обстоятельствах я не мог забыть имя польского товарища, спасшего мне жизнь, и не мог забыть своего друга Чередника. Виктор Малышев назвал себя Виктор Львов, а Павел Розов стал Колесником Валентином. Под охраной нас отправили в концлагерь г. Людиншайд, где строилась огромная плотина.

Это был лагерь строгого режима, нас еще направили в самую ужасную колонну – штрафную, которой ведал самый ярый фашист Вилли Линк. Этот зверь потерял 3-х сыновей и одного зятя под Ленинградом и поэтому беспощадно мстил русским военнопленным. Линк каждый день приезжал на мотоцикле с коляской и привозил полную коляску палок, которые к вечеру все были побиты о наши спины и головы на куски. Из этого лагеря за все время существования никто не бежал, так как это было ущелье с отвесными скалами, охраняемое собаками и эсэсовцами. За малейшую провинность военнопленные вешались на виселице, которая никогда не убиралась. 6 месяцев – срок заключения небольшой, но любой человеческий организм истощался до