Верхом на ветре - Лючия Сен-Клер Робсон

того, что почти всегда были заплетены в косы. Расчесывая их, Надуа видела медный отблеск на солнце и несколько серебристых нитей. Надуа была уже почти три месяца беременна, и сегодня утром она рассказала об этом Страннику. Она знала, что он ею гордится. В общем, день был прекрасен. Когда Надуа решила, что Странник совсем расслабился, она завела речь о том, что занимало ее мысли.

— Ходит слух, что твой отец хочет приехать. Говорят, он собирается разбить лагерь вместе с нами и повидать внуков.

— Я слышал об этом.

— Ты с ним встретишься?

Ответом послужило гробовое молчание.

— Мой непоседа, ты не видел Железную Рубашку уже пятнадцать лет.

— Да хоть пятьдесят — все равно не хочу его видеть. Он опозорил меня так, как никто другой.

— А вдруг он хочет извиниться?

— Железная Рубашка? Он этого не умеет.

— Его приезд — тоже своего рода извинение. Он уже старик. Ты — его единственный сын. Неважно, что он когда-то сделал. Он заслуживает того, чтобы перед смертью увидеть внуков.

— Надуа, ты всегда умела уговаривать меня сделать то, что ты хочешь. Но не в этот раз. Я никогда больше не заговорю с Железной Рубашкой. Ему закрыт путь в мое типи. Злейший мой враг получит приют, если попросит. Но только не мой отец. Сувате, вот и все.

Надуа больше не проронила ни слова, продолжая заплетать ему косы в полной тишине. Не отрываясь от работы, она изучала его профиль — неподвижный и словно вырубленный из камня. Острые углы скул и носа выдавали его силу, а полные чувственные губы и подбородок — нежность. Но теперь его лицо превратилось в прекрасную маску, скрывавшую мысли, таившиеся под ней. День вдруг утратил свое очарование.

Они не разговаривали друг с другом до самого вечера. Чем дальше, тем более плотным казалось молчание, словно сплетенная в кокон шелковая нить. Надуа боялась заговорить. Боялась, что звук ее голоса может повредить любви, которую, как она знала, скрывало молчание Странника. Она с облегчением восприняла возвращение Пекана, полного вестей о том, как прошел его день. Быть может, его болтовня усмирит гнев Странника… Но Странник отвечал так односложно, что Пекан быстро отказался от попытки его разговорить.

— Пекан, — спросила Надуа, — а где Куана?

— Не знаю. Вон Найденыш едет. Может, он знает?

Найденыш привязал коня возле своего типи и подошел к ним.

— Найденыш, ты не видел Куану?

— Нет. Может быть, он остался сегодня у друзей. Он говорил об охоте на тех горбатых лосей, которых мы видели. Никто из мальчишек не верит, что они существуют, а Хромая Лошадь притворяется, что их не видел, и это Куану очень злит. Он очень хочет подстрелить или поймать такого зверя.

Надуа не смогла сдержать улыбки, представив себе, как Куана пытается заарканить верблюда.

— Куропатка, идем есть! — позвала Надуа, и они вошли в типи.

Тем вечером Куана не вернулся домой. Но он не охотился на верблюдов. Верхом на Хорьке он поехал в одиночестве на запад на поиски Железной Рубашки. Он слышал немало рассказов о своем деде и очень хотел его увидеть. Когда опустилась ночь, он наткнулся на небольшой охотничий лагерь из пяти типи. Они принадлежали квахади из племени Железной Рубашки, и те настояли, чтобы мальчик поужинал с ними. Они предложили ему переночевать, чтобы утром отправиться к основному лагерю, расположенному в трех милях.

Он уже позавтракал и начал подтягивать подпругу Хорька, когда с юга на них налетели тонкава. Обитатели лагеря бросились во все стороны, стараясь добраться до лошадей. Куана вскочил на Хорька и погнал его на восток, к лагерю отца. Влетев в него на взмыленном коне, он спрыгнул на землю и тут же выпалил срывающимся голосом:

— Отец! Они напали на дедушку!

— На Железную Рубашку? — Странник отложил в сторону недоделанную стрелу.

— Да! Кажется, это тонкава. С ними белые. Их там сотни!

— Скажи Копью, пусть разнесет весть. Потом сразу возвращайся сюда — поведешь нас к ним.

Куана побежал искать глашатая, а Странник нырнул в типи.

— Ты поможешь ему. — Это не был вопрос.

— Конечно! Они не просто напали на моего отца! Они напали на Народ! Это тонкава и техасцы.

Надуа молча вручила ему боевую одежду и собрала оружие и боеприпасы, пока он спешно одевался и раскрашивал лицо черным. Уже через несколько минут он вместе с Куаной ехал во главе полутора сотен воинов. Надуа вместе с другими женщинами принялась разбирать деревню, готовясь к бегству.

Воины нокони остановились на вершине высокого холма, с которого был хорошо виден лагерь Железной Рубашки. Странник отправил протестующего Куану обратно — помогать матери и Куропатке. Потом он оценил положение. Долина внизу казалась ожившей из-за множества людей. Триста наспех раскрашенных воинов племени Железной Рубашки носились на лошадях взад-вперед по краю лагеря. Каждый из них хвастался умением ездить верхом и выкрикивал оскорбления нападавшим. Они тянули время, прикрывая отступление женщин и детей.

Окрестные холмы потемнели от семей, собравших все, что успели, и рассеявшихся во все стороны, гоня перед собой животных. Вдали затихали крики женщин, звавших отбившихся детей. Напав утром на охотничий лагерь, тонкава лишили рейнджеров преимущества неожиданности. Форд последними словами ругал своих разведчиков, наблюдая, как два команча галопом понеслись предупредить основной отряд. Теперь его тонкава вели себя так же дико, как и их враги. Они яростно вопили, размахивали руками и выкрикивали оскорбления, а воины-команчи кружили вокруг них, вызывая на бой.

Техасцы, бородатые, ободранные и покрытые пылью, оказавшись в окружении индейцев, напоминали глаз бури. Они настороженно наблюдали за круговоротом тел, проверяя оружие или жуя табак. Они были в полной готовности и ждали только сигнала Форда. Тот не спешил. Спектакль тянулся уже почти час, когда Странник появился на вершине холма. И тут Железная Рубашка дал им ту самую возможность, которой ждал Форд. С вершины холма Странник наблюдал, как его отец выехал перед своими воинами. Ветер доносил лишь обрывки его слов до того места, где оставались незамеченными нокони. Железная Рубашка призывал воинов следовать за ним и покончить с белоглазыми и их трусливыми стервятниками-тонкава раз и навсегда.

— Я — само волшебство! — кричал он. — Я неуязвим! Мое дыхание сдувает пули!

Он размахивал копьем и щитом над головой, дразня безмолвных техасцев. На нем был металлический доспех — пластинки, нашитые внахлест, будто черепица, поверх охотничьей рубашки. Его огромный головной убор, напоминавший бизонью голову, был украшен перьями и красными фланелевыми лентами, трепетавшими на кончиках рогов. Он разъезжал перед строем, не обращая внимания на выстрелы.

— Оспа, — окликнул