Братья вольности - Георгий Анатольевич Никулин

У Николиньки глаза стекленели, и лекарь сказал, что ничего добавить нельзя.

— И так лишку налечили! Много ли надо, чтобы дитя уморить! — всхлипнула бабушка Наталья.

Приказчик Шишкин Ваську не любил, но на ребенка смотрел с сожалением. Он сам постоянно прихварывал и мечтал об исцелении.

— Вот слышь-ко, старая, в Москве живет доктор Иноземцев[117], вот бы у него лекарство купить, — посоветовал Шишкин.

— И-и, батюшка милый, да и наш из немцев, — отбивалась бабушка Наталья. — И так лишку налечили.

Она избегала Васьки, пришла, когда его не было, освободила ребенка от всех лекарств и припарок, укрыла теплой шубкой, растерла всего. И тут случилось чудо: Николка после массажа начал оживать. Он не исцелился от болезни, но и не умер.

— Как можно так лечить! Чтобы лечить людей, нужна искренняя любовь к ним! — нападал Петя на лекаря.

— Но и в столице так лечат, — оправдывался лекарь. — Имена известные: доктор Цолих, лекарь Реп, медик Нурик, почтеннейший Шток, профессор наук Гримм. Все их способы я испробовал. Не говорю о пробравшемся ко двору его императорского величества Арендте[118]. Этот свои курсы лечения держит в тайне и никого из названных светил к царю не подпускает.

И лекарь был прав — так и лечили. И он с благоговением называл имена самых модных невежд и проходимцев, завистливо порицая лишь Арендта и появившегося молодого умника Пирогова[119], который придумал анатомичность вводить. Мыслимо ли! Трупы потрошить! Смеется над тем, что заспиртованные части тела Магницкий похоронил[120]. И, уж совсем разгневавшись, лекарь воскликнул:

— Пирогов опровергает самого Диффенбаха Руста[121]!

Выслушав лекаря до конца, Петя передавал разговор ребятам:

— Ну, без Руста мы ничего не потеряем. Первая заповедь шарлатана: «Надо перевязывать все, откуда брызжет кровь», которой Руст в своей практике следует неуклонно, так как не знает строения человеческого тела, оперирует вслепую.[122] Эту заповедь мы отвергнем в медицине, но при лечении болезней общества должны ее помнить и применять там, где много крови льется, много людей страдает и погибает. Тут уж не лекарь невежественный, а мы должны перевязки делать, чтобы людям открыть путь к новой жизни, где и телесные недуги будут излечены.

XV

Сами начали кое-что понимать, так надо и другим глаза открывать. Об этом мечтали товарищи, об этом думал Степан. Он долго искал, на чем бы убедительнее показать простым людям причины их плохой жизни. Как раскрыть господскую несправедливость? Как в этом помочь ребятам?

— Нашел! — воскликнул он, похвалил себя, поспешил в контору — и прямо к Поздееву: — Иван Козьмич, сведения по другим заводам имеем в изобилии, не позволите ли сделать общую сличительную таблицу оплаты, которая укажет экономию вашу по любой статье расхода?

— О-о-о! Стой. Верно, это дело! Давай, давай! — ухватился Поздеев. — Глядишь, господа похвалят за усердие.

Он выложил Степану переписку с управляющими многих заводов, самую секретную, до которой раньше никого не допускал.

— Вот эта бумага полезна и выявляет наше усердие, — вскоре хвалился Поздеев в правлении, глядя, как Степан вывел заголовок на чистовом листе: «Сравнительная таблица о платах за разные работы по Чёрмозскому заводу». — Сравнение кажет бережливость правления и несет успокоение владельцам, поймут, как старательно мы им деньги добываем. Ну-ка, что получается-то!

Поздеев нетерпеливой рукой вытянул лист у Степана и прочитал:

— «…По доменному цеху мастер деньгами получает в год сто рублей; муки двадцать четыре пуда… крупы… Сверх платы награда: рукавиц одна пара, варег[123] одна пара, на сумму один рубль пятьдесят копеек… за счет рабочего».

Ты тут неладно повернул, выкинь. Господа сами учуют, за чей счет. «Итого: сто тридцать три рубля десять копеек в год». — Вот как у нас! — произнес Поздеев и, передвинув палец на колонки цен по другим заводам, продолжал: — «Тот же доменщик на казенных заводах получает в год в ассигнациях, кроме провианта, двести восемьдесят рублей».

— Против нашего на сто восемьдесят рублей больше. Ну каково? — спросил Поздеев у Клопова. — Наши, почитай, в три раза меньше получают. Худо ли хозяйские интересы соблюдаем, и какие меры возможны более?

— Поглянется ли работникам усердие правления? — как ржавчиной проскрипел Клопов, пряча улыбку в рыжей бороде.

— Ну ты, Алексей Силыч, не каркай. Не для огласки документ, а для владельцев. Пусть успокоятся: послаблений нет, мы бережливы.

— То-то «нет послаблений». Черновички лучше прибери…

— Ладно, ладно. Чтобы господа полнее картину уразумели, напиши объяснительное письмо к сему. Рука у тебя бойка, понятие о деле есть, займись-ка, — предложил Поздеев Клопову.

— Вот уж посвободнее будет, — отклонил Клопов, а сам подумал: «Слети, так я на твоем месте и напишу и выслужусь».

Поздеев встал, и все встали. Собираясь уходить, Поздеев в дверях обернулся к Степану:

— Давай, шевели! Твое усердие господа похвалят.

Члены заводского правления ушли, в конторе остался Степан, приказчик Шишкин да еще кассир, глухой Николай, старший брат Пети. Нервный Шишкин писал, зачеркивал, щелкал костяшками — все рывками. Степан с понимающей улыбкой следил за ним.

— Выслужиться помогаешь, — бросил наконец Шишкин Степану.

— Табличка самим нам сгодится, — усмехнулся Степан. — Описание их благодеяний — одно, а в табличке господа покажут истинное свое лицо.

— Погоди-ка ты! — воскликнул Шишкин, вдруг постигнув всю глубину замысла Степана. — Как ведь главному в душу залез! Недоплату всегда прячут, а тут все наружу.

— Пишешь цифры, а они тебе кажутся ребрами работников, коих до костей ободрали. Таблица издавна на спинах записана, а все же узнай люди, насколько меньше других получают, так спросят: «Почему?» — заметил как бы вскользь Степан и продолжал, уже обращаясь к Шишкину: — На казенных заводах мужики работают, а у нас заморыши, недоростки, недосилки, коих с четырнадцати лет уже считают взрослыми работниками. Расколотчики руды — ребята, шлак и чугун возить — ребята; в литейной мусор толкут, железо сортируют — все ребята. А плата ниже. Увечатся, как наш Николка, — тоже ребята.

— Если всюду платят больше наших, если против казенных заводов уровень не соблюдают, что это значит? — озадачился Шишкин.

— А то, — ответил Степан, — что над нами полный произвол помещиков. К тому и сличение в таблице.

— Верно ведь, — удивился Шишкин.

— Вот и надо повернуть так, чтобы рабочий жил вольготно.

— Это — сказка, — возразил Шишкин.

— Это больше, чем сказка. Такой сказки люди еще не придумывали, — ответил Степан, видя, что разговор тронул Шишкина за душу.

Степан замолчал, и в этот момент из своего закутка крикнул глухой