От преддверия коммунизма до Крещения Руси. Новый московский летописец. 1979-1988 - Пётр Георгиевич Паламарчук

что опять-таки чрезвычайно напоминало повадки мелких «оперов». Сперва заявили, что к нам-де заскочил какой-то чужой самолет — и исчез в неизвестном направлении(!). Потом, когда по капле стали вытягивать новые сведения — а американцы даже прокрутили много раз по радио разговор летчиков двух советских перехватчиков — признали, что полет «пресекли», ибо самолет шел без огней и не отвечал на сигналы. Но в расшифрованных переговорах ясно было сказано и про зажженные сигнальные фонари, и про то, что «давай шмаляй по нему!». Тогда спросили заведующего отделом иностранной информации ЦК Замятина: почему в первом сообщении так наврали? — Ничего не наврали,— возразил он смело. — А советские люди сразу поняли, что самолет сбит; и вообще позвольте нам понимать наш политический язык лучше вас! По нашему телевидению показали даже лицо пилота-убийцы — а во всем мире его запечатлели рядом с фотографией канадской девушки, труп которой без рук, ног и головы прибило к японским берегам.

Первого же сентября, дабы ублажить «своих», Андропов выкинул в торговлю водку по сниженной цене за 4.70 (ранее самая дешевая была по 5.30). За дату появления ее сперва нарекли «первоклассницей»; но затем повсеместно перекрестили «андроповкою».

Тут «Владимирович» пригрел еще одного близкого человека: отправив на почетный покой бывшего главного архитектора Москвы М. Посохина, испакостившего столицу донельзя вплоть до постройки в Кремле на руинах старины уродливого караван-сарая для партийных съездов (из-за чего чуть не рухнул Успенский собор), — он поставил на его месте бывшего заместителя Посохина Макаревича, выстроившего новое здание КГБ на площади Дзержинского совершенно в духе дома гестапо на берлинской Александерплатц.

С 18 августа Андропов неожиданно перестал появляться при народе. Не вышел он и на парад 7 ноября — вместо него на мавзолее красовался коротышка Черненко. Поползли разные нехорошие слухи — тем паче, что со времен Брежнева к ним как-то привыкли. 26-27 декабря на пленум ЦК и сессию Верховного Совета временщик смог прислать лишь текст своей непроизнесенной речи.

О причинах этой болезни, которая свела его в могилу, до сих пор ходят разные слухи. Ясно одно: вырезали одну почку, а вторая при помощи еще одной «искусственной» смогла протянуть всего несколько месяцев. В народе поговаривали: жена Брежнева стреляла в «честного» чекиста, кипя злобной местью.

Нам известен довольно правдоподобный другой рассказ. Если он даже легендарен — то все равно стоит его здесь привести, ибо исторические сказания, иногда не точные в смысле факта, часто бывают правдивы на уровне истины.

Итак, вторая жена Щелокова Светлана спускалась по лестнице того дома, где жили и она, и Андропов (дом этот стоит на Кутузовском проспекте). Временщик давно уже охотился за бывшим министром МВД, постепенно сужая круги, — итог чего был заранее ясен. Опасаясь за жизнь, Щелоков и жена постоянно носили при себе оружие. Неожиданно увидав выходящего из квартиры врага, пока его еще не успели окружить охранники, Щелокова с лету выстрелила в него и попала в почку. Сама она тут же на месте была расстреляна телохранителями (потом действительно объявили о ее «самоубийстве»). Промаявшись и так и не сумев встать после этого на ноги, Андропов отдал бесу душу.

Если повесть сия в основном правдива, то, учитывая сделанные уже и еще готовившиеся Андроповым антирусские меры, думается, что в будущей свободной России следует поставить памятник нашей советской Шарлотте Корде.

Такие же неудачи постигли Андропова в отношениях с другими странами. Умея давить своих, но не обладая способностью разумно вести речь с себе не подвластными, он сдуру не согласился на предложенный США «нулевой вариант» (который затем легко принял Горбачев). СССР разместил в Европе 360 ракет средней дальности СС-20; США не имели еще ни одной и предложили их убрать — в обмен на что обязывались не ставить своих. Андропов стал играть цифрами и дождался того, что США начали развертывать куда более точные и новые ракеты. Оставшись с носом, Андропов не нашел ничего лучшего, как вообще прервать 23 ноября всякие переговоры.

ТРИ ВОЛНЫ ЭМИГРАЦИИ. Летом в Печати промелькнула чрезвычайно примечательная статистика, ранее закрытая. Согласно ей, первая эмиграция — послереволюционная — насчитывала до двух миллионов человек, из которых вернулись (и в большинстве были затем репрессированы) около 10%. Вторая эмиграция, возникшая в ходе Великой Отечественной войны, по численности была примерно такой же. Третья волна уезжающих по израильским визам — около 500 тысяч человек. Однако тут следует сделать одно уточнение: первые и вторые беженцы были в прямом смысле не эмигрантами, а изгнанниками. А третьи — это «отьезжанты».

И в заключение, чтобы несколько рассеять мрак, три возвышающих душу события.

ПРЕМИЯ СОЛЖЕНИЦЫНУ. В марте супруг английской королевы вручил Александру Солженицыну премию Темплтона «за распространение религиозных убеждений в мире» (по размерам она вдвое превышает Нобелевскую). Солженицын был первым из числа православных, который ее удостоился. Он сказал, что принимает ее не от себя, а от лица страдающей православной Родины. При этом весьма отрицательно отозвался о «религиозном гастролере» и прошлом лауреате той же премии Билли Грэме, а также снова обратил внимание мира на чудовищный проект поворота русских северных рек.

ЯВЛЕНИЕ БОЖИЕЙ МАТЕРИ. 8 октября нового стиля, на день памяти преставления преподобного Сергия Радонежского, в основанной им Троицкой Лавре десятки людей более часа сподобились видеть саму Богоматерь на кровле надвратной церкви во имя Иоанна Предтечи. Впоследствии рассказывали, что это не первый чудесный случай; но из опасения, чтобы не запретили ночевать в стенах монастыря тем, кто ранним утром идет к исповеди, сведения о них старались широко не распространять.

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ СВЯТО-ДАНИЛОВОЙ ОБИТЕЛИ. В мае наконец был решен вопрос о передаче Патриархии монастыря, чтобы отметить в нем приближающееся тысячелетие Крещения Руси. Говорили, что уже на смертном одре Брежнев решился отдать Донскую обитель в Москве. Затем предлагали Патриарху на выбор еще монастыри Новоспасский, Саввин Звенигородский и Крутицкое подворье. Но он выбрал промыслительно самый древний по времени основания монастырь во имя св. князя московского Даниила, заложившего почин возрастания русской столицы и впоследствии причисленного к лику угодников Божиих. Он последним из всех монастырей страны был закрыт в 1930 г. и отдан под приемник-распределитель детей-сирот, у которых раскулачили и отправили смерть и в ссылку родителей. Теперь колония выезжает — и со всех сторон Руси потянулись в Данилов люди, желая доброхотно помочь в восстановлении древней святыни. Впрочем, державшийся еще пока за пост первого секретаря горкома коммунистов Гришин поклялся, что не допустит открытия. Но на все Божья воля.

А потому в венце года положим сочиненный здесь вскоре