Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Итальянец спустился на палубу, позвал Окасио с тремя матросами, велел вытащить снасти из трюма. Болтавшуюся за кормой лодку подтянули к кораблю, вычерпали скопившуюся на дне воду Добровольцы спрыгнули вниз, вставили весла в уключины.

– Вкусная водица!  – Окасио зачерпнул пригоршню.  – Без ила и гнили. Не та, что в Сан-Хулиане, рыба любит такую.

– Веселее, ребята!  – прикрикнул штурман.  – И – раз!  – взмахнул рукою, сделал знак гребцам.  – И – два!

Лодка подняла весла, поползла к берегу.

– Заводи сеть, Окасио!  – приказал Бальтасар.

Грузило упало в реку, подняло столб воды, разогнало круги, потянуло трос. Застучали поплавки, цеплявшиеся за корму. Матрос ловко перехватил веревку, ровными мерными движениями стал выбрасывать сеть, перегораживать течение между каравеллой и берегом. Закачались на волнах куски темно-коричневого пробкового дерева. А на борту уже нетерпеливо размахивал руками боцман, подгонял рыбаков. Плавучая дорожка изогнулась, потянулась к лесу, будто легкий пешеходный мостик.

– Баста!  – шлепнул ладонью Бальтасар по острому колену, когда второе грузило полетело за последним поплавком.  – Поворачивай назад!

* * *

Счастливая жизнь продолжалась неделю. Чистая вода и чудный воздух лесов благотворно влияли на моряков. В рационе появилась вкусная рыба, деликатес по сравнению с сан-хулианской. Ее было мало, но сети вполне удовлетворяли запросы команды. Не подвели и охотники. Одна освежеванная туша морского котика давала пятьсот килограммов отличного мяса. Трюм наполнился солониной. А на берегу, хрипя лаем и брызгая слюной, Амадис загонял зайцев и коз. Довольный пес приносил хозяину полудохлых, бьющихся в конвульсиях окровавленных зверей, требовал награды. Ему отрубали лапки добычи. Амадис глотал подачку, кидался в заросли отыскивать очередную жертву. Неразборчивая собака иногда хватала зазевавшуюся на пеньках и кочках сорную мелочь, за что вместо благодарности получала удары палкой по бокам. Инстинкт гнал пса за всем движущимся, он давил сусликов и мышей. За день охоты Амадис добывал зверя больше дюжины арбалетчиков и загонщиков с сетями. Усталый, довольный пес сворачивался калачиком на обрывке старого паруса у грот-мачты под стойкой с кнехтами, прикрывал черный мокрый нос остатками пушистого хвоста.

Фодис с помощниками заготовил смолистые дрова, обложил душистой поленницей печку. Капеллан соорудил латинский крест, вырезал на желтом тесаном дереве гордое имя «Сант-Яго». С превеликим трудом он втащил святыню на скалу, будто вся местная нечисть противилась богоугодному делу закрепил между камней. Шквалистый ветер трепал седые волосы старика, до костей пронизывал тело, но он был счастлив. Распевая псалмы и чуть не сломав шею, Вальдеррама спустился вниз, отслужил торжественную мессу.

Нотариус Антонио де Коса, взволнованно размахивая королевским штандартом, осенил, как хоругвью, четыре части света, присоединил к Кастилии открытые земли, птицу, рыбу, зверя, пообещал им покровительство и защиту дона Карлоса, о чем сделал соответствующую запись в служебной книге от 3 мая 1521 года.

Природе не понравился де Коса с белым испанским стягом. На следующий день она заплакала мелкими редкими слезами и ныла двое суток, пока ничейное солнце не разогнало серую слизь. Капризы погоды не расстроили привыкших к невзгодам моряков. О, если бы здесь были женщины! Радостное ощущение жизни не проходило, работали весело и легко.

Великий знаток географии Санчо Наварре внимательно изучил окружающий мир и на третий день высказал мысль, достойную головы бывшего королевского астролога, ныне адмирала флота Руя Фалейры, о наличии на юге второго тропического пояса, чем поверг друзей в благоговейное изумление. Взоры восхищенных моряков устремились на капитана. А вдруг, правда, на юге – тропики? Серран величественно крякнул, похлопал будущего картографа по плечу, подарил в знак уважения сломанный компас, чем доставил солдату неописуемую радость. Затем капитан отправился в лес собирать вещественные доказательства новой теории. Хвала Всевышнему, когда на корабле появляется прорицатель, помогающий командиру сдерживать ропот команды!

Широко расставляя ноги, переваливаясь с боку на бок, утопая по щиколотку в мягкой поросли, Серран бродил по буро-зеленому ковру прошлогодней травы, мхов, опавших листьев. Он отдыхал душой вдали от суеты Сан-Хулиана со зловещим лобным местом на кровавом берегу. Вдыхал полной грудью запах хвои и прели, слушал пение земных птиц, барабанную дробь дятлов, крошивших клювами столетние сосны, любовался вездесущими белками, спускавшимися с верхушек и поблескивавшими коричневыми глазками. На тонких прутиках низкорослого кустарника покачивались крупные горькие красные ягоды. Серый ежик выставил рыльце навстречу гостю, испугался треска хворостины, заспешил прочь, лавируя среди кочек, как корабль на отмелях. Усеянная обломками коры игольчатая спинка долго виднелась между лапчатых веточек мхов.

Капитан гостил на земле. В такие редкие минуты он непрестанно думал о ветре, поднимал голову и прислушивался к шуму в кронах деревьев, определял направление воздушных потоков, подсчитывал скорость. Следил, не сгущается ли мрак, не исчезло ли солнце. С какой стороны наползают тучи, высоко ли они. Ловил взглядом птиц, но не любовался опереньем, а по высоте полета предсказывал шторм.

Ровный восточный ветер гнал с океана моросившие дождем тучи, изнемогал от усталости, засыпал до рассвета. Иногда резкий порывистый памперо, сильный ветер из пампы – аргентинской степи – гнул деревья в сторону моря, раздирал облака, освобождал солнце. «Сант-Яго», как щепку, болтало на растяжках, грозило сорвать с якорей, швырнуть на скалистый берег. Неистовый памперо быстро слабел, уступал небо и землю дыханию океана. По поверью моряков, он дул из Клейкого моря, существовавшего в необозримых просторах Атлантики. Монах-мореплаватель, святой Брендан, поместил его на севере, а испанцы и португальцы искали на юге.

Тяжело дыша, раздувая впалые бока, Амадис выскочил на капитана. Пес радостно заскулил, ткнулся мордой в живот, завилял хвостом.

– Доброго здравия, сеньор Серран!  – приветствовал боцман.

– Охотишься, Бартоломео?  – Жуан потрепал собаку по ушам.

– Ягоду собирал,  – боцман протянул командиру шапку из тюленьей шкуры.  – Тут много ее, хоть бочонок засыпай! Севильское варенье из айвы и два кинталя[5] изюма давно съели, мед капитан-генерал приберег для больных, сохранился только четвертной бочонок инжира.

– Свари варенье,  – посоветовал капитан, пробуя на вкус прихваченную морозом черную кисловатую веточку.  – У нас припасено три арробы сахара.

– Завтра наберем,  – согласился Бартоломео.

Неподалеку хрустнула ветка. Амадис ощетинился, зарычал.

– Кто там?  – боцман подзадорил собаку, пес воинственно помчался вперед.

– Подожди меня у лодки!  – велел Серран, выплевывая мелкую косточку.

Эхо разносило отрывистый собачий лай. Капитан лежал на спине, глядел сквозь стволы на небо, на паучка, спустившегося по серебристой ниточке вниз; прислушивался к шороху в траве. Холод остывающей земли проник под одежду, защекотал поясницу. Жуан молодцевато вскочил, отряхнулся, пошел догонять боцмана.

Долгими темными вечерами свободные от вахты моряки грелись у печки, где в теплом уголке Фодис