Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

ним строгий суд, хотел сказать кому-то очень важное, накопившееся на душе, отягощавшее ее. Вместо облегчения становилось труднее. Память, черт бы ее побрал, воскрешала новые эпизоды, слова, поступки, голоса, названия кораблей, имена капитанов, подвластных людей. Боль росла, пухла тоскою в груди, уносила ночью в Испанию или родную Португалию.

Он знал, что должен найти что-то на кладбище, чувствовал, но боялся признаться, старался не думать об этом. Он хотел остаться с людьми, страшился умереть в далекой холодной стране и лежать на безмолвном пустынном берегу. Ужас предстоящего одиночества возрастал, терзал вместе с раскаянием мучительнее телесной боли. Если бы кормчий нашел на кладбище Байоны свою могилу – доказательство того, что его не положат рядом с убитым Элорьягой,  – то стал бы спокойно ждать конца.

Вашко спешил. Когда погасал серый дневной свет и вспыхивал желтый огонек масляного фонаря, он закрывал глаза, исчезал из кубрика, пересекал Атлантику, вдыхал запах зеленого листа, свежевырытой земли. Кормчий знал, какая она должна быть, видел у изголовья осыпавшийся песок, бурые камни среди густой травы, прилетевшую с моря чайку, но не мог найти это место.

Здоровым людям непонятны причуды больных, кажущиеся смешной глупостью, бредом воспаленного сознания. Сначала стариков стараются переубедить, подсмеиваются над смертью, потом не тревожат. Человек до смерти уходит от живых, замыкается, погружается в себя, создает воображаемые картины. Так произошло и со штурманом.

Жизнь по капельки иссякала в нем, уступала место галлюцинациям, голосам, свистящему шквалу ветра, гудевшему в ушах, ярким вспышкам света, ослепительным до боли в закрытых глазах. Что и кто был этот свет? Образ лучезарного Бога? Иной мир, приближающийся и удаляющийся от него? Смерть и полная пустота? Тогда зачем возвращаться в родной город, бродить по рыжеватым дорожкам? Свет и шум наваливались на португальца, внутри у него все сжималось и холодело. Однако было рано уходить. Сознание возвращалось, наплывало говором соседей в тесном кубрике, чтением Евангелия отцом Антонием, сказками и анекдотами Пигафетты, раздражающим тошнотворным запахом похлебки.

– Отец!  – Васко дотронулся до плеча кормчего.

– Сын…  – обрадовался старик.

– Спал?

– Я был дома, видел маму.

– Но ведь она…

– Спрашивала о тебе. Положи меня на спину, так трудно дышать. Я плохо вижу, дай руку.

– Что у тебя болит?  – Васко бережно перевернул отца.

– Не знаю. Устал.

– Пигафетта жаловался: ты ничего не ешь!

– Не хочу.

– Нельзя, отец! Ты должен вернуться в Испанию.

– Никому я больше ничего не должен. Жизнь прошла, я не жалею. Поздно отдавать долги.

– Зачем ты говоришь…

– О смерти?

– Ты хотел умереть дома.

– Не получилось. Спасибо святому Антонию, не дал утонуть в океане,  – старик попробовал улыбнуться.  – Похоронишь меня на земле.

– Может, поправишься?

– Жизнь сломалась внутри меня, кончилась… Страшно оставаться одному.

– Я вернусь за тобой!

– А вдруг не вернешься?

– Ничего с нами не случится. «Консепсьон» починили, «Сант-Яго» ушел на поиски пролива, «Тринидад» вытянули на берег.

– Слышал.

– Заготовили полные блокгаузы продуктов, напилили строевой лес для кораблей.

– Судьбу моряка определяет море. Не обещай.

– Капитан-генерал повысил мне жалованье.

– Это хорошо,  – похвалил отец.  – Ты обязан стать кормчим, получить дворянское звание. Мне не удалось… Обещали после похода.

– Я стану офицером, не сомневайся, отец!

– Присмотри за Сибулетой. Похорони меня в серой куртке с мечом… Как рыцаря. Если у тебя появится герб, пусть будет со львом. Мать хотела льва на щите, когда ты был маленьким, а Родриго учился у священника. Мне больше нравилась чайка.

– Я возьму чайку со львом.

– На щите.

– Да, я запомнил.

– Служи преданно сеньору Магеллану, он – португалец, не покинет тебя.

– Хорошо, отец.

– Когда вернешься домой, раздай милостыню за упокой моей души. Не скупись, поставь большие свечи в Севильском соборе и Баррамедской Божьей Матери. У Мартина Мендеса получишь завещание. В нем все подробно расписано. Поклянись, что выполнишь!

– Клянусь!

– Подожди, передохну немного. Оставь руку на груди.

«В первый день недели, очень рано, с приготовленными ароматами,

– читал в углу у фонаря отец Антоний,

 –  женщины пришли к гробу, но не нашли камня, отваленного от пещеры, не обнаружили Тела Господа Иисуса. Когда они недоумевали, перед ними предстали два мужа в блистающих одеяниях. А когда они в страхе наклонили лица к земле,  – сказали им: “Что вы ищете живого среди мертвых? Его здесь нет. Он воскрес, вспомните, как говорил вам в Галилее, будто сыну человеческому надлежит быть преданным в руки грешников, распятым и в третий день воскреснуть“.

Они вспомнили слова Иисуса, возвратились от гроба, возвестили одиннадцати и всем прочим»

(Лук. 24, 1 – 10).

– Васко, ты не ушел?  – заволновался кормчий.

– Я здесь.

– Скажи, мы, правда, воскреснем?

– Да. Здоровыми и сильными.

– Как я встречусь с матерью? Она лежит в Байоне.

– Господь сведет вас вместе.

– Ты веришь?

– Да, отец.

– Это хорошо. Я отдохну, посиди со мной.

«Петр встал, побежал к гробу,

– продолжал Антоний.

 –  Он наклонился и увидел только лежащие пелены и пошел назад, удивляясь случившемуся. В тот же день двое из них шли в селение Еммаус, отстоящее стадий на шестьдесят от Иерусалима. Они разговаривали между собой о тех событиях. Иисус приблизился и пошел с ними…»

(Лук. 24, 12–15).

– Заснул?  – Сибулета приподнялся на матрасе.

– Кажется…  – прошептал Васко.  – Отец сильно стонет?

– Плачет. Слезы льются по щекам, а он лежит и не шевелится. Я отворачиваюсь, чтобы ему не было стыдно. Вы, дядя Гальего, мне изюма попросите?

– Зажили твои раны, золотоискатель?

– Немного.

– Ладно, возьму у боцмана.

Васко осторожно освободил руку, поправил одеяло, поцеловал отца, вышел на палубу.

* * *

Топоры и алебарды застучали по палубе умирающего корабля, застонали доски, завизжали гвозди, выворачиваемые с дубовыми плахами. «Сант-Яго» содрогнулся от набежавшей волны и замер на камнях, не в силах сопротивляться гибели, натиску людей и природы.

– Режь снасти, руби фок-мачту!  – командовал Бартоломео, размахивая солдатским мечом.  – Вяжите пакетами доски!

– Сеньор боцман,  – закричал Окасио из подходящей шлюпки,  – Амадис нашелся на берегу! Целехонек, лает, рвется к вам! С ним штурман вон там лежит…  – ткнул пальцем в маленький залив.

– Что с ним?  – обрадовался Бартоломео.

– Плох. Голова разбита, жалуется на глаза.

– Кости целы?

– Да.

– Отойдет. Грузи в лодку бочки с продуктами!

– Как же вы останетесь?  – испугался Окасио.  – Не приведи Господь, большую волну!

– Делай, что приказано! Когда закончишь работу, забери капитана на берег. Он ранен, требуется помощь.

– А вы?

– Мы подготовим плоты. Нотариуса не видал?

– Выжимает штаны на песке.

– Слава те Господи, еще