Прекрасные маленькие глупышки - Оливия Хоррокс

Она перелистала страницы, и я поняла, что она работала в своем любимом стиле коллажа: монтаж из рисунков, ярлычков, вырезок из газет и кусочков материи, которые она покрасила, создавая настроение и добиваясь нужного впечатления.

— Я просто кое-что набросала вчерне, чтобы определиться с необходимыми материалами, — скромно пояснила Бэбс. — Хочу воспользоваться конкурсом как возможностью продолжить работу над этим коллажем.

— Это изумительно, — произнесла я с благоговением, проведя пальцами по куску грубой мешковины. Бэбс выкрасила его так, что он стал походить на осколок скалы. — Откуда ты взяла эту идею?

— Я всегда так работаю. — Бэбс пожала плечами. — Когда я была ребенком, у моих родителей не хватало денег на альбомы. Поэтому я рисовала на том, что попадалось под руку, — на картонках из-под яиц, старых газетах и бутылках из-под молока. В детстве меня огорчало, что нет нужных материалов, но теперь это стало неотъемлемой частью моего стиля.

— Покажи это мистеру Блаю — полагаю, поездка в Лондон уже у тебя в кармане. — Эдди хлопнул Бэбс по спине с оттенком зависти в голосе.

— К сожалению, не мистер Блай будет судить наши работы, — возразила Бэбс, нахмурившись. — Решающий голос у Тремейнов. Может, мне стоит придерживаться чего-то более простого? Я пока не представляю, как из этого получится самостоятельное произведение…

— Вздор! — воскликнула Нина. — Это же твой стиль, Бэбс. Ты не должна менять его в угоду публике. Нужно всегда оставаться собой.

Конечно, это хороший совет, но у меня он вызвал раздражение. Нине легко говорить: она могла позволить себе роскошь игнорировать вкусы публики и не производить впечатления на других людей. Ей не приходилось беспокоиться о заказах, ведь ей не было нужды зарабатывать своим искусством на жизнь. Так что я понимала сомнения Бэбс, но и правильного ответа не знала…

— Берди, ты меня слушаешь? — громко спросила Нина.

— Извини, — пробормотала я. — Что ты сказала?

— Я сказала, что если мы сейчас же отправимся домой, то успеем сходить на фильм, который пропустили вчера. Эдди, Бэбс, вы с нами?

У Бэбс вытянулось лицо.

— Сегодня вечером я работаю. Несмотря на стипендию, мне приходится платить за проживание, материалы и многое другое.

— Я заплачу тебе вдвойне, если ты пропустишь один вечер, — уговаривал Эдди.

Бэбс смерила его взглядом:

— Ты живешь одним днем. Какой смысл в двойной оплате за один вечер, если я потеряю постоянную работу в пабе? Кроме того, я не желаю, чтобы мне платили за время, проведенное с друзьями.

— Ну вот, взяла и все испортила! Ладно, я хотел как лучше. — Он пожал плечами, а Бэбс махнула рукой и убежала от нас вверх по пляжу.

Я смотрела ей вслед и размышляла: как у нее хватало сил и времени на учебу? Вообще-то я понятия не имела, что она работала в пабе. Наверное, у каждого из нас есть в жизни нечто такое, чем мы не делимся. Например, я еще не рассказывала своим новым друзьям о том, что ждет меня в будущем. Вспомнив, как пообещала себе упорно трудиться все лето, я с мольбой взглянула на Нину.

— Думаю, и мне нужно вернуться в Сент-Агс и начать работать над своей картиной.

— О нет! — простонала она. — Ты же обещала, что мы пойдем сегодня в кино. Ты уже вчера меня бросила!

— Раздоры в раю? — вмешался Эдди, лукаво поиграв бровями. — Нина, могу ли я поинтересоваться, на кого она тебя променяла? — Судя по взглядам, которыми они обменялись, Нина уже поведала Эдди о моем вчерашнем приключении с Александром. Я залилась краской.

— Нина, я же извинилась за вчерашнее, — раздраженно укорила ее я. — Мне жаль, но я должна поработать над своей картиной. Такой шанс, как этот конкурс, выпадает раз в жизни.

— Прекрасно, — Нина разочарованно закатила глаза. — Идем, Эдди, посмотрим кино без них.

На лице Эдди отразилась внутренняя борьба, однако, чуть помешкав, он усмехнулся, взял Нину под ручку, и они неторопливо пошли по пляжу. Я чувствовала себя виноватой из-за того, что отказала Нине. Но пример Бэбс напомнил мне: если я хотела остаться в школе еще на год, то следовало сосредоточиться на своих занятиях.

Вернувшись в Сент-Агс, я увидела, что некоторые мои соученики тоже приняли решение потрудиться сверхурочно. Выбрав подрамник и рулон холста, я принялась за дело. Я люблю этот процесс — с него начинается любое произведение, это основа любой картины. Уложив подрамник, я настелила сверху ткань, чтобы определить размер; затем, перевернув, принялась забивать с оборота гвоздики, туго натягивая холст и все больше наполняясь предвкушением. Обрезав лишние края, я окунула кисть в горшок с клеевым грунтом и обработала им холст. Когда грунтовка высохла, я отступила и замерла на месте.

В пустом холсте есть что-то волнующее. Эта пустота будто смотрит на меня и предлагает множество возможностей, от которых захватывает дух. Это мой первый конкурс — и первый шанс показать публике, чего я стою. Я подняла кисть, но вдруг, поддавшись сомнениям, задержала ее в воздухе. «Ладно, пусть краски сами создают историю», — подумала я, и внезапно все стало удивительно простым. Каждая картина начиналась для меня одинаково — в момент, когда я прекращала паниковать и позволяла себе быть просто сосудом для своего искусства, из которого оно свободно выливалось на бумагу или холст.

Я начала с плавных линий, намечая форму волн, экспериментировала с геометрическими фигурами и пробовала разные цвета. В голове звучала фраза, сказанная Александром во время нашего пикника в заброшенном руднике: «Никто и не думает остановиться и взглянуть себе под ноги…» Его слова запали мне в душу, и теперь я лихорадочно воссоздавала геологические структуры, которые делали Корнуолл столь привлекательным. Я хотела бы, чтобы мое изображение бухточки отличалось от всех остальных, чтобы мое произведение на подсознательном уровне было понятно каждому зрителю, чтобы оно пробуждало в людях чувства и воспоминания!

Я работала над картиной, пользуясь каждой свободной минутой: в перерывах между занятиями, а также поздними вечерами, когда все покидали свои мольберты и в студии становилось тихо. Моя уверенность постепенно крепла. С каждым слоем краски все сильнее выявлялся мой собственный стиль; каждый мазок кисти упрочивал мою связь с пейзажем, с которым я уже совершенно сроднилась, и после двух недель тяжелого труда он наконец был завершен.

Когда поздним вечером, накануне крайнего срока сдачи, я положила кисть, мне казалось, будто я вышла из тумана. Я обошла студию — она пустовала. Взглянув в окно, я увидела, что уже наступила ночь, и вдруг почувствовала, как сильно болит все мое тело. Я сжала и разжала