Демократия, не оправдавшая надежд - Александр Владимирович Быков

– Ваши краткосрочные обязательства, господин председатель, окажутся на свалке в первую очередь, – съязвил Чайковскому Харви.

– Всему свое время, – по-английски ответил ему председатель правительства.

– Я предлагаю изготовить специальную печать и заштемпелевать ей короны и царские гербы хотя бы на крупных номиналах, – предложил Линдлей.

– Штемпелевать, так на всех, – не унимался князь Куракин.

– Нет, – возразил Чайковский, – тогда мы не выпустим деньги в оборот и до конца года, а наличность нам нужна уже сегодня.

На том и порешили.

В типографию был отдан заказ на штепмелевание крупных номиналов «английских» денег от пяти рублей и выше.

Куракин продолжал разоблачения. Он прибежал к Чайковскому с «английской» десятирублевкой в руках.

– Смотрите, тут написано городского банка. А надо – государственного!

– Закрасьте надпись, и всё, – махнул рукой Чайковский, – чего уж там, и так конфуз по всем статьям.

В типографии закипела работа. Шутка ли вручную заштемпелевать в нескольких местах тысячи денежных знаков. Но другого выхода не было. Население вынуждено продолжало использовать старые виды денег, с нетерпением ожидая, когда же англичане представят «твердую рублевую валюту».

Медсестра Августа Степанова вскоре забыла о смешном американском санитаре Гоше. В госпитале для выздоравливающих было много желающих снискать ее внимание. Общение с американским санитаром не прошло даром, она начала понимать английскую речь и даже немного говорить сама.

Русские добровольцы, оказавшиеся в госпитале, ругали союзников за медлительность и малые силы на фронте, союзные представители сетовали медсестре о полной безучастности русских к белому делу.

– Представляете, барышня, – говорил Августе американский офицер, – мы сидим в блиндажах под мокрым снегом и ветром в непролазной грязи и воюем с большевиками, а русские офицеры прохлаждаются в Архангельске по ресторанам и театрам. Кто должен воевать за их интересы, союзники?

Офицер очень переживал по этому поводу. Он называл русских лентяями, эгоистами и паразитами на теле союзнической армии, которая геройски сражается с большевиками и болезнями и несет большие потери.

– Если я когда-нибудь вернусь на родину, я обязательно опишу для потомков, все, что я здесь видел. Мы здесь многие из одного штата, из Мичигана, и поддерживаем друг друга. И если все, кто вернется назад, потом напишут об этой войне, получится целая антология. Мы называем себя белые медведи, только они могут выжить в этих условиях.

Через два дня офицеру неожиданно стало плохо, и он умер. Его зарыли в мерзлую архангельскую землю, и на родину ушла стандартная бумага, сообщавшая о его геройской смерти в борьбе с врагом.

– Я не понимаю, что мы здесь делаем в этой грязной суровой России, где красивы только юные барышни, – глядя на Августу, говорил французский капрал, – я был на Западном фронте во Франции в течение двадцати шести месяцев, видел ад, когда люди умирали тысячами. Когда нас приглашали сюда, всем говорили, будет работа по охране складов. Вместо этого я вынужден патрулировать непроходимые леса в районе какого-то полустанка и ежедневно ждать, когда большевики опрокинут нашу хлипкую оборону. Сейчас я в госпитале, а мои парни там, на войне, и, знаете, за последний месяц в нашей роте убито семь человек. Им тоже говорили, что на Севере России они будут охранять склады.

– Мы не должны долго здесь оставаться, – поддержал его американский военный, – русские сами разберутся между собой. Как только будет отмобилизована белая армия, мы немедленно покинем эти гнилые места.

– Стыдитесь господа, привстав на локтях с койки, – сказал какой-то британец, – мы должны помочь русским в борьбе против большевиков.

– Помочь? Да! Воевать за них? Нет!

– Сюда иногда заходят наши дипломаты, – снова взглянув на Августу, произнес французский капрал, – представляете, я видел самого посла, господина Нуланса, и он пожал мне руку. Надо будет спросить их, что они думают по поводу возвращения на родину?

В один из дней в конце октября Августа увидела в госпитале французского дипломата, с которым она в мае этого года в Вологде танцевала на выпускном вечере в гимназии. Она вспомнила балагура Петьку Варакина, который, будучи распорядителем танцев, познакомил её с французом, и тот предложил Густе ангажимент на кадриль.

«Как же его звать? – Наморщила лоб девушка. – А, вспомнила! Кажется, Луи, то есть Людовик, королевское имя!»

Точно так, Петька же говорил ей и даже намекал на возможность продолжить знакомство.

Августа зашла в палату, где находился граф. Он не узнал её в наряде сестры милосердия и марлевой повязке. Тогда она сняла маску и обратилась по-французски к дипломату:

– Здравствуйте, господин граф. Вы меня не помните? Это было в конце мая в Вологде на выпускном вечере.

Де Робиен внимательно посмотрел на симпатичную медсестру.

– Вы? Как Вы здесь оказались? Я думал Вы остались в Вологде!

– Нет, я здесь в Архангельске. В Вологде закрыли учительский институт, здание передали для вашего посольства, вот я и переехала сюда, чтобы учиться, а потом решила пойти в госпиталь помогать раненым.

– У Вас большое и благородное сердце, ничто не лечит солдата так хорошо, как доброта и ласка медицинской сестры, ну разумеется, после лекарств.

– Я стараюсь, больше месяца я работала в госпиталях, где люди умирали ежедневно, им было так плохо, каждый день смерть, и мне было страшно.

Здесь другое дело, смерть бывает редко, больные уже идут на поправку, и если бы не их разговоры, у меня не было бы повода хмуриться.

– О чем же говорят эти люди?

– Не понимают, зачем они здесь, не хотят воевать с большевиками, мечтают поскорее уехать домой.

– Это обычное дело, пустая болтовня, все они выполняют приказ и будут тут столько, сколько потребуется. Скоро, очень скоро кончится война, и весь ужас останется в прошлом.

– И тогда союзники уйдут?

– Это сложный вопрос, по крайней мере, французы уйдут точно, нам хватило войны через край.

– Но тогда русские добровольцы не смогут удержать область, и здесь снова появятся большевики. Зачем надо было вообще приходить? Вы уйдете, мы останемся, придут большевики, что с нами будет? Они убьют всех русских офицеров и добровольцев, я сама слышала, как об этом говорили в палате.

– Понимаете, мадемуазель, – протянул третий секретарь французского посольства…

– Меня зовут Августа, Августа Степанова.

– Да, конечно, как я мог забыть это божественное имя! Вы задаете вопрос, на который у меня нет ответа. Но я верю, что пока союзники здесь, русские сумеют создать сильную армию и защитить себя от полчищ большевиков.

Граф задумался и вдруг спросил:

– Надеюсь, у Вас всё хорошо дома в Вологде?

– Родители остались там. Я не имею