1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин

Глава 14. Степняки

С самого утра Иманов следил за городом с берега старицы. Старое русло огибало небольшие рощицы березняка, расползалось по песчаным островкам и бродам, перекатами пряталось в зарослях бурьяна, чтоб через версту неожиданно широко выскочить прямиком на город. Отряд за ночь перешел поближе к городу, практически вплотную к Казачьему стану.

Из города в этой стороне были видны только старые мазары у березовой рощи, зато перед степняками как на ладони лежали и купола церкви, и пожарная каланча, и минарет мечети, над которыми уже сгущались тяжелые тучи. Иманов даже рассмотрел, как казачки полощут с мостков белье. Плеская белые длинные простыни по воде, бабы словно скидывали молочную пену из котелка, и та парила белоснежными волнами над потемневшей рекой. Он настроил бинокль на женщин, разглядывая их.

Казачихи, как на подбор, были мощными. У одних платки завязаны на голове, другие, наоборот, распустили черные косы до пояса, превратившись в сказочных албасты. Стирая белье, они успевали брызгаться и, то ли смеясь, то ли переругиваясь, кидались друг в друга тряпками.

– Что видно? – раздался за его спиной голос.

Иманов, не оборачиваясь, передал бинокль за спину.

– Алимбай, я тебе говорил за мазарами не стоять? Почему у кладки Жетыбая поставил?

– Ты мне не указ, – сказал Алимбай, подсев к Иманову, – где хочу, там и ставлю. Тебя поставили сардаром[26] над кипчаками. Я аргын и тебе не подчиняюсь.

Иманов с иронией посмотрел на дерзкого Алимбая. На худом, скуластом лице аргына багровел шрам, рассекший щеку от шеи до виска. Старая рана, как лесная просека, тянулась сквозь заросшее щетиной лицо барымтача, упираясь в бритую добела голову.

– Тебе мало прошлого раза? – ухмыльнулся Иманов. – Я тебя предупреждал. Не ставь людей у воды. Уходить некуда будет. Не помнишь? Ту же песню ты мне пел. Аргын!

– Тогда другое было. За барымту дело шло! Помню, отчего не помнить… И помню, как ты нас одних оставил. А табун тот увел… Так что… Кипчак!

– Не встал бы у воды, с нами ушел бы, – возмущенно сказал Иманов, – сколько раз я тебе одно и то же повторять должен? Тебе нравится постоянно бубнить?

– Табун ты тот под Туз-кала продал, а нам, видать, забыл часть отдать.

Иманов решил не продолжать старый спор. Десять лет прошло, а все никак не могли закончить его – у каждого своя правда, каждый за свой интерес борется. Алимбай тогда отхватил от телеутов: рассекли ему голову, год отлеживался да заново ходить учился, а Иманов ушел с тысячным табуном к Иртышу. Вдоль реки провел лошадей да продал скопом найманам. Думал, что Алимбая в живых уже нет…

– Как действовать думаешь? – неожиданно спросил Алимбай. – Оружие нам дадите?

– Дадим, – ответил Иманов, – с тобой двадцать жигитов. Каждому по винтовке выделю. Только обещай!

– Что?

– Что слушаться будешь! И без аргынства и кипчакства всякого. Русские не для этого нам оружие дают. Понял?

– Странно все это, – задумчиво произнес Алимбай, – в городе тихо! Никого не видно, только бабы казачьи с бельем. Твои русские тоже странные. Ты думал, зачем они нам оружия столько навезли? Для чего? Чтоб мы тут друг друга перестреляли?

Иманов поднял с земли прутик ивы и стеганул им по своему сапогу.

– Думал! Сто раз думал…

– И что надумал?

– Разные эти русские. Не такие, конечно, как мы с тобой… Кипчак с аргыном в одном казане варятся. А вот русские избы свои рушат. Одни хотят на войну забрать, другие оружие дают, чтоб мы огнем степь подожгли. Вот и выбирай меж двух шайтанов. – Иманов в сердцах скрутил прутик в косичку и кинул в реку. – Я простой барымташ, как и ты, Алимбай… Откуда я ведаю, что у них там на уме? Но знаю одно – на чужую вой ну казахам нельзя. Все там сгинут…

– Поэтому ты взял оружие у них?

– Сначала мы разберемся с одними, а потом с другими! Знаешь, что в степи про призыв говорят? Что царь старый, Николай Первый, издал указ, в котором нам даруется свобода и степь останется за нами… Что никогда людей не повезут воевать. Хан Кене тот приказ силой у русских забрал. Это так в народе говорят, Алимбай!

– И где тот указ? Где он? Я сто раз слышал! – воскликнул Алимбай. – Сказки все это. Да и что указ, когда баи бишару за тиыны покупают! Своих детей прячут, других на вой ну отправляют… Зачем указ, если землю продаем мы сами… Что может бумага, эх! Люди, наши казахи, Аман, за алтыны любой указ так истолкуют, что русский царь в жизни бы не придумал! Оглянись вокруг! Что ты видишь? В Спасске хозяйничают французы. Вдоль Балхаша сидят британцы. Вот, – он указал биноклем в сторону города, – казачьи бабы стирают белье. А мы… Мы тут сидим в засаде, скрываясь ото всех! Убьешь одних русских, придут другие. Думаешь, те, кто дает нам оружие, лучше? Чем? У них свой царь наверняка уже наготове.

– Убью и этих!

– Убьешь! Я не сомневаюсь… Но за ними придут еще и еще. Там, – Алимбай, уже не прячась, поднялся на ноги и замахал рукой, – в России, одни русские сменяют других. Революция. Но не у нас. У нас как было сто лет назад, так и осталось. Как твой дед напал на Шубина, так и мы, аумин, сегодня нападем. Что изменилось, Аман? Не в русских дело…

– А в чем? – тихо спросил Иманов.

– В нас, – ответил Алимбай, возвращая бинокль, – в нас…

Иманов замолчал, уставившись на реку. Течение крутило водяную лилию, качало зеленый листок, будто пытаясь оторвать его от длинного стебля, растущего на самой глубине Ишима. Кувшинку то колыхало влево, то заворачивало к берегу, то вдруг плавно вело против течения, но тщетно – гибкий цветок каждый раз возвращался на место, чтобы бороться за жизнь.

Прав все-таки Алимбай, думал Иманов. Прав. Что с того, что он вырежет весь город сегодня? Отомстит за деда? Это святое для каждого степняка. Но что это даст народу? Завтра же придут вой ска и по всем аулам начнутся пожары. Сейчас не дедовские времена, степь быстро перекроют, караулами разрежут на дольки да выловят всех сарбазов. Русский Куропаткин обещал вешать бунтовщиков, а столбы с ними вдоль дорог ставить. Так и сделает… Нужно только списки из управы достать да сжечь! А по дороге для Литвина золото из банка вытащить. Без нужды жителей не убивать… Казаки? Ну, с этими иблисами у него