Вторая смерть Эди и Вайолет Бонд - Аманда Глейз

За введение в заблуждение, разумеется, полагалось наказание. Многие практикующие медиумы получили за это штраф или тюремный срок. Но у Лоуса не было веских доказательств. А мистер Хадл уже прилично поднаторел в снятии подобных обвинений.

Лоусу знать об этом, разумеется, было ни к чему. Пусть лучше думает, что победил. Что добился от нее, чего хотел, – тогда он отстанет.

Будь рядом Вайолет, она уже разобралась бы с этим юношей, возомнившим себя гончей. Но ее тут не было. Так что Эди старательно изобразила смущение, а потом наклонила подбородок и опустила глаза, делая вид, что ей стыдно.

– Прошу прощения, мистер Эверетт. Но я…

Отвернувшись от него, она обронила тихий всхлип. Сперва она притворялась, но потом в сознании снова всплыло лицо Руби. Искрящееся весельем, как в тот день, когда они катались вдоль реки на одолженном велосипеде.

И – дух Руби, слабый и мерцающий.

Рот заполнил горький привкус вины. В груди распахнулась зияющая дыра – внутри боролись печаль, злость и сожаление.

После взор заслонило лицо матери. Напуганное, но решительное. Потом ее силуэт застлал черный дым. Дым, перетекший во что-то огромное и грозное. В кованые ворота приюта для умалишенных Сакраменто.

По венам пронесся адреналин. Сердце сжал страх. Когда Эди снова обернулась к Лоусу Эверетту, на ее щеках блестели уже настоящие слезы.

– Мисс Бонд, я…

Но Эди помотала головой, не давая ему договорить:

– Вы разоблачили меня, мистер Эверетт. Когда в вашей газете выйдет рассказ о сегодняшних событиях, мы с сестрой лишимся репутации и будущего. Нас выгонят из труппы. Нам не на что станет жить! Если вы решите обратиться к правосудию, мы будем… – Эди выдавила еще один всхлип. – Но едва ли стоит надеяться, что это вас заботит.

Он проводил взглядом текущие по ее лицу слезы, и на секунду Эди показалось, что он смягчился к ней. Но потом Лоус стиснул зубы и сощурился.

– Мисс Бонд, а как же те, кого вы обманываете? Они вас не заботят? Как же скорбящие матери, с которых вы берете деньги, обещая дать им поговорить с сыном, который мертв и лежит на кладбище? Как вы оправдываете свою ложь?

Она понимала, что продолжать разговор не стоит. Пусть последнее слово останется за ним. Но она еще не оправилась от утраты, а осуждение в его глазах вселяло в нее гнев. Ей никогда раньше не хотелось оправдывать то, чем они с Вайолет – и Руби – занимались, чтобы выжить. А теперь захотелось.

– Как мы оправдываем нашу ложь? – Эди шагнула к нему и тоже сощурилась. – А вы свою как оправдываете?

Карие глаза Лоуса сверкнули.

– Мисс Бонд, по-моему, вы что-то путаете. Это вы наживаетесь на лжи и обмане. Тогда как я…

– Тогда как вы, – перебила его Эди, – готовы печатать лживые слова злонамеренного идиота по имени доктор Лайон. Знаете ли вы, мистер Эверетт, как он предлагает лечить медиоманию? – Видя, что он не спешит с ответом, Эди продолжила наступление: – Его метод – так называемое лечение покоем, то есть передача страдающей, с вашего позволения, женщины в полную власть врача-мужчины. Исцеление наступает, когда она теряет способность изъявлять собственную волю.

На челюсти Лоуса дрогнул мускул.

– Похоже, вы питаете заблуждение, будто только потому, что я излагаю мнение специалиста по вопросу, я…

– Ах, ну конечно! – вскричала Эди. – Вы всего лишь выполняете свою работу. Мистер Эверетт, читала я третьесортную бумажонку, которую вы считаете газетой. Ее единственная цель – ровнять людей с землей. Ее владелец ничуть не стесняется брать деньги за рекламу чудодейственных средств от любых возможных недугов – и не публикует ни слова предупреждения! Эта ваша газетенка так удачно закрывает глаза на цветущую в законодательном собрании штата коррупцию, потому что человек, который решает, что́ вам печатать, принадлежит к тому же элитному клубу! И плевать, что всех этих мужчин купили с потрохами на деньги, нажитые тяжелейшим детским трудом на мельницах и неоплачиваемой работой женщин всей страны?!

Грудь Эди тяжело вздымалась, ей не хватало дыхания. С улицы раздался чей-то громкий крик, пронзительно заржала лошадь. Будто напоминая: хотя в проулке больше никого нет, она вовсе не наедине с Лоуренсом Эвереттом. И все равно она не могла отвести взгляда от его карих глаз, горящих уже не любопытством, а чем-то иным.

– Поосторожнее со словами, мисс Бонд. – Он снова шагнул к ней и заговорил тихо и низко: – А то мне было показалось, что вы сомневаетесь в моих принципах.

Теперь он стоял так близко, что Эди пришлось вздернуть подбородок, чтобы заглянуть ему в глаза.

– «Принципы»? Вот как вы называете манеру стоять в сторонке, пока богатеи и власть грешат напропалую? Ваши принципы – вместо них нападать на нас за то, что мы пытаемся занять тот крошечный уголок мира, на который еще имеем право? Нападать на Лилиан Фиоре, которая, испытав худшие пытки человечества, посвятила свою жизнь хоть сколь-нибудь скромной заботе о тех, кому оказались бессильны помочь – если вовсе не навредили – профессиональные врачи. На Аду Лоринг, которая провинилась лишь тем, что радует зрителей своим блестящим умом. На Флору Маккарти, от которой у них горят глаза. На мою сестру и… – Она задавила зреющий в горле всхлип. – На мою сестру. И… Руби Миллер. Которые дарят скорбящим матерям, отцам, дочерям и сыновьям возможность сказать последнее «прости». Мистер Эверетт, у вас зоркий взгляд, и вы способны видеть истину. Так почему же из всех преступников вы преследуете именно нас?

По ее щеке сбежала слеза. Следом – вторая и третья. Она не трудилась их стирать.

Взгляд Лоуса скользнул по ее лицу. Его опущенная рука дернулась, и Эди показалось – странное дело! – будто он хотел коснуться ее. На секунду у нее перехватило дыхание: ей этого захотелось. Ей хотелось, чтобы он запустил руку ей в волосы, прижал ее к груди. Хотелось чувствовать, как гудит его голос, говорящий ей, что все будет хорошо.

Вот только это был бы обман. Потому что ничего не будет хорошо. Особенно если она немедленно не отвяжется от этого мальчишки.

Моргнув, Эди отступила на шаг. Лоус, откашлявшись, сунул руку в карман.

– Мистер Эверетт, на этом я вас покину. Надеюсь, вы поймете, почему я искренне надеюсь никогда больше вас не видеть.

С этими словами Эди развернулась на каблуках и, ни разу не оглянувшись, пошла в наступающие сумерки, стараясь усмирить колотящееся сердце и заставить себя дышать ровно.