Вторая смерть Эди и Вайолет Бонд - Аманда Глейз

– Я не могу вечно ждать, когда ты расскажешь, почему стала такой. Почему моя сестра – самый дерзкий и целеустремленный человек, кого я знаю, – весь последний год дрожит как мышь и боится собственной тени.

Слова сестры были так несправедливы, что краска бросилась Эди в лицо, а живот скрутило.

– Вай, если кто-то из нас и должен читать нотации, то это…

– Ну нет, – Вайолет развернулась к ней всем телом. – Эту речь я, кажется, наизусть знаю. Ты тревожишься, что я фантазерка. Что я принимаю непрактичные решения. Помнишь, что я каждый раз тебе отвечаю? – Эди взглянула сестре в лицо, но промолчала. – Что я хотя бы не живу каждую секунду в страхе. Что я, по крайней мере, думаю не только о том, что вот-вот случится беда.

– Верно, – тихо сказала Эди, – ты свалила это на меня.

Вайолет снова рассмеялась, но вовсе не радостно. Ее смех звучал мрачно и холодно, и у Эди от него заныло сердце.

– Эди, ты так хорошо научилась врать… Интересно, замечаешь ты ли, как врешь самой себе?

– Ты вообще о чем?

Вайолет покачала головой, и в ее взгляде проступила сталь.

– Ди, я никогда не понимала, как ты можешь считать меня полной дурой. Как тебе удается верить, что я правда ни о чем не догадываюсь. – Эди оцепенела, и кровь застыла в ее жилах. – Не знаю, что с тобой и матушкой тогда случилось в Завесе. Но что-то случилось. Эди, у тебя сейчас такой вид, как будто ты призрака увидела. Точно такой же был в день смерти матери. А два дня назад я заметила его снова. Не хочешь рассказать, в чем причина?

Вопрос Вайолет так и повис между ними в воздухе. В тишине. В ожидании. И с каждой секундой, что Эди не отвечала, с каждым новым мигом молчания он становился все весомее. Пока не сделался таким плотным, что, казалось, Эди могла бы протянуть руку и коснуться его.

А Вайолет продолжала ждать. Ждать, что Эди что-нибудь скажет. Может, в чем-то признается. Или снова соврет.

Но Эди утратила способность говорить. И шевелиться. Все ее инстинкты вытеснило простое желание выжить, как будто она взглянула в глаза хищнику, и теперь ей оставалось только застыть камнем, чтобы не погибнуть.

Наконец Вайолет со вздохом перехватила поудобнее бледно-синий чемодан, повернула серебристую дверную ручку и выскользнула из номера в коридор. Ее шаги застучали по ковровой дорожке, чем дальше, тем тише. На секунду они замолкли – должно быть, у лестницы. Но вместо того, чтобы повернуть обратно, Вайолет начала спускаться по ступеням. И вот наконец все звуки смолкли.

И Эди поняла, что сестра действительно ушла.

17

После ухода Вайолет Эди сидела и смотрела в сторону двери – несколько часов или несколько минут.

Щекочущая легкость в руках и ногах все усиливалась, и вот уже Эди казалось: подуй ветерок – и она улетит. И пока сознание тщилось унять боль от ухода сестры, далекий, но настойчивый голос повторял ей: надо идти!

Эди нехотя ему повиновалась. Будто в полусне, перерыла раскиданную Вайолет по полу одежду и отыскала черную юбку с блузкой – Эди носила их несколько месяцев после смерти матери. Все тот же голос приказал ей открыть ящик стола и сунуть в карман юбки кожаные ножны, где хранился матушкин нож с костяной ручкой.

Не прошло и четверти часа, как Эди оказалась в холле гостиницы – хотя совершенно не помнила, чтобы спускалась, – и, толкнув двери, вышла на свет закатного солнца.

Шагая к западу по Кей-стрит, она краем сознания отмечала стойла мулов, возивших омнибусы, – ноги машинально обходили новые кучи навоза, – а потом вокзал, куда они с Вайолет прибыли меньше недели назад: тогда еще какой-то мальчишка продавал там охапками золотистые калифорнийские маки по двадцать центов за букет.

Но хотя ноги шагали по дощатому тротуару, а руки обхватывали плечи, защищаясь от прохлады раннего вечера, Эди отчетливо чувствовала, что она не здесь. Как будто сознание покинуло тело и наблюдало за ним издалека.

И тут прямо из-за плеча раздался голос. Свист, взрыв дружного смеха.

Смеялись мужчины.

– А вот эта ничего! А, девчоночка?

И Эди с разбегу вернулась в тело.

На секунду боль, которой она избегала, – боль от дыры в животе, что расползлась от прощальных слов Вайолет, – вышибла из нее дух. Но даже она быстро отступила, едва Эди, оглянувшись, увидела компанию моряков: те вывалились из игорного дома, какие в изобилии усыпали портовый район, и явно собирались гулять всю ночь. Один из них – неопрятный юноша с черными глазками-бусинами – стоял к Эди достаточно близко, чтобы она чуяла идущую от него волной вонь рыбы и пота. Когда ее взгляд упал на него, его тонкие губы искривились в ухмылке.

Эди сунула руку в карман, стиснула кожаные ножны матушкиного ножа. И, пригнувшись, бросилась бежать.

Справа от нее лениво катила свои воды, бледно-розовые в лучах заката, река Сакраменто. А вот слева вдоль улицы выстроились салуны и игорные дома, чьи окна светились грязно-желтым светом, а комнаты полнились громогласными мужчинами под руку с женщинами в платьях с низким вырезом.

О чем она вообще думала, что на ночь глядя пошла в порт? Нужно было взять кэб – и плевать на цену.

Но, по правде говоря, она вообще ни о чем не думала.

Замедлив шаг, Эди осмелилась обернуться. Судя по холодным мурашкам на загривке, за ней кто-то следил, но одного короткого взгляда хватило, чтобы убедиться: приставший к ней моряк так и опирался на стену игорного дома, будто паук, ждущий новую жертву.

Эди позволила себе облегченно вздохнуть. Потом обошла заснувшего прямо на улице пьянчугу и снова ускорила шаг. Ей повезло. Но больше так ошибаться было нельзя. Для того, что она задумала, понадобится ясная голова.

Через пять минут Эди дошла до висячего стального железнодорожного моста. Ее по-прежнему не покидало неприятное чувство, будто за ней следят, но, сколько ни оборачивалась, она так никого и не увидела. Вскоре она уже шагала по Джи-стрит прочь от порта, а громогласные возгласы и свист затихали вдали. А потом…

Знакомо сдавило затылок. Свело предчувствием живот.

Через полквартала перед ней выросли зловещие каменные стены за черными коваными воротами. И табличка наверху: «Приют для умалишенных города Сакраменто».

Днем Эди решила, что тело так реагировало на лечебницу просто от потрясения. От страха перед тем, какой могла бы стать ее