Ангел с черным крылом - Аманда Скенандор

Он снял котелок и провел рукой по своим рыжевато-каштановым волосам, которые кудрявились, несмотря на помаду. Так ему еще лучше, подумала Уна, слегка расстроившись, когда он снова надел котелок.

– Вон там, в конце того залива, есть орлиное гнездо. Вы такое когда-нибудь видели? Не желаете ли… Хотя я пойму, если вы уже хотите уйти.

Уна оглянулась на далекий берег. Обещание свое она выполнила. Чем дольше она остается здесь, тем выше риск встретить кого-то знакомого. Но на катке рядом с ним так здорово! Она так соскучилась по жизни вне стен больницы – по пощипыванию в носу от холодного свежего зимнего воздуха, по городским звукам и запахам. Да и сам Эдвин не был таким уж несносным. Первый встретившийся ей мужчина, который сам признал, что неправ.

– Думаю, у меня есть еще немного времени. Я с удовольствием посмотрю орлиное гнездо.

Он улыбнулся своей обворожительной улыбкой, обнажив ряд абсолютно белых зубов, и они заскользили в сторону залива. Эдвин держался рядом с Уной, не заставляя ее ни спешить, ни притормаживать.

– Мэн, – произнесла Уна после некоторого молчания.

– Мэн? Вы о чем?

– Штат Мэн. Я родом оттуда. Огаста, штат Мэн.

Эдвин рассмеялся.

– Мэн? И вы никогда не катались там на коньках?

Он стал засыпать ее вопросами о ее жизни. Кем работал отец, есть ли у нее братья или сестры, и почему она решила учиться на сестру милосердия в Бельвью. Уна рассказывала эту придуманную ей версию своей жизни уже в пятый или шестой раз, поэтому получилось довольно складно. После каждого вопроса Эдвина Уна старалась свернуть разговор на какую-нибудь другую тему, однако Эдвин упорно продолжал расспрашивать. Как ей Нью-Йорк? А этот парк? Слышала ли она когда-нибудь о Кони-Айленде[40] и не хочет ли пойти туда с ним весной, когда станет теплее?

– Ох, Эдвин, с вашей манерой расспрашивать вам надо было работать у Пинкертона![41]

– О, обязательно последую вашему совету, если у меня не получится стать врачом!

Уна стала расспрашивать Эдвина о его детстве и с удивлением обнаружила, что с интересом слушает его, а не поглядывает на часы и не косится на катающихся рядом с ними. Его семья живет в Нью-Йорке давно, вот уже несколько поколений. То есть он тех самых голубых кровей, от которых отец Уны бежал, покинув родную Ирландию. Справедливости ради, Эдвин не хвастался своим происхождением и рассказывал о нем неохотно. О том, что пошел учиться на врача, он говорил так, словно это было его обязанностью, а не свободным выбором. И признался, что его дед работал хирургом в Бельвью.

И тут Уну осенило: так вот почему фамилия Вестервельт показалась ей знакомой!

– Так это ваш дед на портрете в фойе больницы?

Эдвин кивнул скорее смущенно, чем с гордостью, хотя его дед был, должно быть, важной шишкой в больнице, если уж его портрет повесили в фойе.

– А ваш отец? Он тоже был врачом?

Эдвин заскользил быстрее, и Уна впервые с трудом поспевала за ним.

– Нет. Он бросил медицинскую школу ради одного делового предприятия.

Голос Эдвина дрогнул, когда он это произнес, и Уна не стала продолжать расспросы. Но через пару мину он продолжил разговор сам. В детстве и в юности Эдвин видел отца крайне редко, ведь тот много ездил по делам – тут он презрительно хмыкнул. Он пил, играл в азартные игры и даже завел себе любовницу в Новом Орлеане. Реальный доход его бизнес приносил только в годы войны[42], поскольку бизнес этот был основан на спекуляции и контрабанде хлопка.

Услышав это, Уна начала закипать от злости. Ее отец вернулся с этой проклятой войны выпотрошенным, как морально, так и физически. А его отец – с набитыми деньгами карманами. «Хитрый толстопузый пройдоха», – пронеслось в голове у Уны.

Она хотела было высказать это, но увидев, с какой горечью Эдвин рассказывает об отце и как он залился краской и потупился, не стала. Она вспомнила, как в один из Дней поминовения[43] шла рядом с отцом к Юнион-Сквер: он в отутюженной военной форме, слегка выгоревшей и пахнущей плесенью, но хромающий меньше обычного и в кои-то веки абсолютно трезвый. Это одно из немногих светлых воспоминаний Уны об отце. У Эдвина, похоже, таких нет вообще.

– А где он сейчас, ваш отец? – спросила Уна.

– Отец? Он давно умер! Напился вусмерть и захлебнулся собственной блевотиной в трущобах Нового Орлеана.

– Как жаль! – воскликнула Уна, поразившись тому, насколько ее действительно тронула эта история.

А ведь у них гораздо больше общего, чем Уна думала, и где-то в глубине души она очень сожалела, что не может быть так же открыта и честна с ним, как он с ней.

– Нет-нет, это мне жаль, – запротестовал Эдвин. – Только зануда вроде меня может портить прекрасный день своей меланхолией!

– Не такой уж зануда. И свежий воздух все искупает.

– Не знаю, что на меня нашло…

Эдвин снова снял свой котелок и тщетно попытался пригладить взъерошенные волосы.

– Я уже много лет ни с кем не говорил об этом. Но вы бы рано или поздно все равно узнали…

Эдвин прекратил свои попытки и снова надел котелок.

– Вообще я умею быть довольно милым.

– Правда? И скромным тоже, да?

Оба рассмеялись, и дальше катили молча. Эдвин стал вглядываться в деревья на берегу.

– Вон там! – он показал на несколько деревьев с переплетенными ветвями.

Уна вглядывалась до боли в глазах, но не видела никакого гнезда.

– Не вижу!

Он подкатил к ней и встал так близко, что она почувствовала его теплое дыхание на щеке, и снова показал пальцем. Все тело Уны запело, как рельсы перед приближающимся поездом, перед глазами все поплыло. Дыхание Эдвина пахло гвоздикой и мятой, и ей захотелось попробовать его губы на вкус.

И тут она наконец разглядела кучу переплетенных палок на дереве, где сходились три толстые ветви. Гнездо оказалось намного больше, чем ожидала Уна: футов пять в ширину и несколько футов глубиной. По краям оно было припорошено снегом. Какой же огромной должна быть птица, которая свила такое большое гнездо? Единственные орлы, которых Уна видела в Нью-Йорке, были отчеканены на монетах. Она сама не заметила, как подкатили слезы, а в горле встал ком.

– Никогда не видела ничего подобного в городе… э-э… ни в одном городе!

– Раньше белоголовые орлы встречались в Нью-Йорке довольно часто. Но на них охотились и разоряли их гнезда, и теперь они стали редкостью.

Уна вспомнила, как однажды в дверь Марм Блэй постучал мужчина, пытавшийся продать орлиные перья. Она дала ему по пять центов за перо. За белые длинные перья из хвоста по десять. Ей стало противно от этого воспоминания, она смахнула слезы и снова взглянула на Эдвина.

– Значит, орлов, что свили это гнездо, уже нет?

– Улетели на зиму. Они обычно зимуют у открытой воды. Но в апреле они вернутся и снова отложат яйца. Работники парка присматривают за гнездом и охраняют орлов, чтобы их никто не беспокоил.

– И что, каждый год сюда прилетает одна и та же пара?

– Да, орлы создают пару на всю жизнь.

Уна снова почувствовала тепло дыхания Эдвина. Она огляделась. На льду еще были люди, но довольно далеко от них. Они смеялись, болтали и кружились, и им явно не было дела ни до кого вокруг. Так же как и ей, дурочке. Что она делает? Она же всегда жила по правилам! А то, что она стоит сейчас здесь с Эдвином, да еще и так близко к нему – это нарушение доброй половины ее правил.

Уна попробовала слегка отъехать от Эдвина, но один из коньков воткнулся в лед слишком глубоко. Она запнулась и схватилась за лацканы его пальто, чтобы не упасть.

– Простите, я…

Эдвин без промедления наклонился и поцеловал ее в губы. Уна застыла было как замороженная от неожиданности, но оттаяла уже в следующую секунду. Она еще сильнее притянула Эдвина к себе за лацканы пальто и вернула поцелуй. Его губы были нежнее и слаще, чем она ожидала.

Глава 25

Уна никак не могла сосредоточиться. Сестра Кадди послала ее за рыбьим жиром – принесла