Ангел с черным крылом - Аманда Скенандор

вместо этого льняную муку; наливая ванну для одного из пациентов, забыла добавить в нее горячую воду, и пациент взвыл, оказавшись в ледяной воде; пошла снимать с пациента пиявок, но никак не могла отцепить их, и только когда они уже начали отваливаться сами, вдоволь насосавшись крови, поняла, что посыпала их сахаром, а не солью. В конце концов, сестра Кадди дала ей в руки тряпку и велела наводить чистоту несмотря на то, что Уна, хоть и довольно небрежно, уже прошлась утром с тряпкой по всему отделению. Видимо, сестра Кадди решила, что с тряпкой в руке Уна не нанесет особого ущерба.

Сегодня мисс Перкинс проводила собеседования с испытуемыми, сообщая каждой из них свой вердикт о допуске к дальнейшему обучению. Уна была в этом списке одной из последних – ей было назначено на три часа дня. Она все утро ломала голову, хорошо это или плохо, что так поздно? Директриса собиралась начать с тех, кого решено было исключить, или же, наоборот, оставила их себе «на сладкое»? Узнав, что Дрю идет к директрисе одной из первых, Уна решила, что ее, похоже, ничего хорошего не ждет. Конечно, директриса могла составить список по иному принципу или вообще без всякой системы, но Уна все равно готовилась к худшему.

Со дня ее ареста прошло всего полтора месяца. Явно недостаточно, чтобы о ней забыли. Если директриса выставит ее сегодня, то она опять окажется в исходной точке, только без приюта и денег.

И хотя в последние недели она не совершала серьезных ошибок, сестра Хэтфилд всегда находила, к чему придраться. Намек на сквозняк. Пару пылинок в дальнем углу подоконника. Еле заметную складку на простыне под подушкой. Доктор Пингри тоже так и не сменил гнев на милость. Уне оставалось надеяться только на то, что он не считал ее достойной официальной жалобы.

Единственным отвлечением от этих грустных мыслей стал приход в отделение Эдвина в сопровождении остальных врачей с ежедневным обходом. Увидев его, она почувствовала, как защемило сердце. Она была мысленно снова там, на катке, где они целовались всего два дня назад. Их поцелуй длился всего пару мгновений, но ее словно током прошибло до самых кончиков пальцев. Это не было похоже на мимолетные, часто пахнущие перегаром поцелуи, что были у нее до этого. Она уже не помнит, кто отстранился первым – она или Эдвин, но в ту же секунду испытала жгучее желание повторять его снова и снова. Но чувство приличия – а в случае Уны еще и осмотрительность – возобладало, и они в смущенном молчании двинулись в обратный путь.

Сейчас Уна была точно уверена, что этот поцелуй был ошибкой. А если каким-то чудом ее все-таки оставят – что тогда? Она не сможет крутить с ним тайный роман. Ведь она попала сюда, чтобы залечь на дно и пересидеть. А исключить ее могут даже за то, что она смеет разговаривать с доктором.

И хуже всего, что ей действительно было очень хорошо в тот день. Так, как не было хорошо ни с кем и никогда раньше. Свежий воздух. Припорошенное снегом огромное орлиное гнездо. Приятный и откровенный разговор. Поцелуй. На эти несколько часов она напрочь забыла о том, что она воровка со стажем, да еще и в бегах. О том, что ее выгнали из банды Марм Блэй. О том, что она всего лишь нищая ирландка. О том, о чем ей никак нельзя забывать.

Если подобные мысли и мучили Эдвина, то он своим видом никак этого не показывал. Он даже почти никогда не смотрел на нее во время обходов. Естественно, сама Уна тоже дала себе слово не заглядываться на него. Но когда их взгляды все-таки встречались, его глаза улыбались ей. Темно-карие, обезоруживающие и опасные. Вот и сегодня Уна, как всегда, постаралась побыстрее отвести взгляд. И она была почти рада, когда доктора перешли в другое отделение, оставив ее волноваться о предстоящем собеседовании с директрисой Перкинс.

Когда часы пробили три, Уна поспешила на третий этаж. Поднимаясь по лестнице, она столкнулась с одной из своих сокурсниц. Уна не знала, как ее зовут, но помнила, что, пытаясь списать у нее на лекции по анатомии, обнаружила, что на ее доске еще меньше, чем на ее собственной. Теперь эта девушка бежала вниз по лестнице, заливаясь горючими слезами. Значит, ее исключили. Уна остановилась и хотела крикнуть ей вслед что-то утешающее, но так и не нашла подходящих слов.

Когда Уна добралась, наконец, до третьего этажа, в ушах у нее звенело так, как если бы она работала звонарем на колокольне собора Святого Стефана. Ее ждет та же участь? Последние шаги к двери в кабинет директрисы дались Уне с большим трудом. Она стояла перед дверью минуты две, не решаясь постучаться.

– Войдите! – услышала она из-за двери голос мисс Перкинс.

Уна вошла в кабинет и прикрыла за собой дверь тихо и осторожно, как закрывают крышку гроба. Может, ей сказать директрисе, что вся ее семья в штате Мэн умерла от инфлюэнцы? Или что их загрызла стая бешеных волков? Или что они попали в ужасную метель, их занесло снегом и им пришлось съесть друг друга? Столь жалкая участь уж, конечно, дает ей право на второй шанс…

Уна присела на жесткий стул перед столом директрисы и достала из кармана носовой платок. Для большей убедительности надо будет всхлипывать и заливаться слезами.

Но не успела она и рта раскрыть, настроившись рассказывать сквозь рыдания трагическую историю о вынужденном каннибализме, директриса протянула ей лист бумаги.

– Поздравляю, мисс Келли, вы прошли испытательный срок. Вот, это контракт на обучение. Там подробно описаны все детали и условия. Если пожелаете покинуть наше учебное заведение до окончания двухгодичного курса обучения…

– Я… прошла?

Тень улыбки пробежала по невозмутимому лицу директрисы Перкинс.

– Ну, да… А вы сомневались?

Уна сначала кивнула, а потом рассеянно замотала головой.

– Да, начало у вас было не самое удачное. Но экзамены вы сдали удовлетворительно, даже неплохо, да и сестра Кадди уверяет, что вы отлично справляетесь с вашими обязанностями в отделении. Больше того, о вас хорошо отзываются пациенты.

– Правда?

– Как вы наверняка уже успели заметить, пациенты наши люди… совсем не богатые. И многим кажется, что сестры относятся к ним высокомерно, из-за отсутствия гигиены и происхождения. Но на вас мне не поступило ни одной подобной жалобы. Наоборот, многие говорят, что в вашем присутствии им спокойнее.

Уна еле удержалась, чтобы не пробормотать «неужели?»

– Дальше программа будет еще сложнее. И от вас по-прежнему требуется прилежание и безоговорочное послушание. Быть выпускницей Бельвью и носить соответствующий значок – это очень почетно. Наши выпускницы успешно устраиваются на работу по всей стране. Но сначала нужно пройти два года серьезного обучения и хорошо сдать итоговый экзамен.

Директриса протянула Уне перо и чернильницу. Контракт был написан довольно простым и понятным языком. В нем была указана длительность обучения, был приведен почти бесконечный список требований к обучающимся, а также прописано, что ученицам предоставляется безвозмездное проживание, питание и ежемесячная стипендия в размере десяти долларов. В самом верху договора красовался герб школы – журавль в венке из маков. Голубые значки с таким же гербом Уна видела на воротничках выпускниц школы. По краю значка шла надпись: «Школа медицинских сестер Бельвью».

Уна провела пальцем по тисненому гербу. Выпускники носили его с огромной гордостью, а ученицы – особенно такие, как Дрю, – смотрели на него с вожделением. Уна представила на миг, как этот значок будет сверкать на ее форме. Блестящий, но строгий и скромный. Как луч надежды для тех, кто обратился к ней за помощью. И люди будут смотреть на нее и думать: вот та женщина, что поможет и излечит. Добрая, мудрая, заслуживающая доверия.

Мисс Перкинс поерзала на стуле, и Уна быстро расписалась в низу страницы, подождала, пока чернила высохнут, и протянула лист директрисе. Два года – вполне приемлемый срок для того, чтобы копы о ней забыли. Она ведь именно для этого и пришла сюда. На это время ей теперь гарантирована крыша над головой, сытная горячая еда и даже ватерклозет. Черт, она сможет жить припеваючи два