Ангел с черным крылом - Аманда Скенандор

Уна слегка улыбнулась и расправила фартук, а затем взглянула на длинный ряд коек, на каждой из которых лежала пациентка, ожидающая ее внимания. Очередная бредовая идея. Наверное, даже самая бредовая. О чем она думает? Что санитарка, больше похожая на уличную оборванку, и есть убийца Бродяги Майка и той пациентки? Это объясняло бы, почему санитарка узнала Уну. Но ведь пациентку задушили не в ее смену! Да и тот человек, которого Уна видела возле тела Бродяги Майка той ночью, был мужчина. Или?.. Уна прикрыла на миг глаза ладонями. События последних дней заставили ее сомневаться во многом. Уна встряхнулась и приступила к работе, хотя так и не успела толком согреться.

Глава 28

В тот вечер, выходя из больницы с другими ученицами, Уна краем глаза заметила Эдвина, стоящего в дверях столовой для врачей. Их взгляды встретились лишь на мгновение, и он слегка кивнул головой в сторону боковой лестницы в самом дальнем конце фойе. Это был лишь миг, и движение было еле заметным. Возможно, Уна плохо следит за характером и частотой кашля пациентов, но она очень хорошо разбирается в поведении мужчин. Иначе как бы она вылавливала из толпы доверчивых простачков?

Хотя Эдвина она за простачка не считала. Скорее, это она в данной ситуации повела себя весьма недальновидно и неосмотрительно. Встречаться с ним прямо в здании больницы, где в любую минуту их могли увидеть, – это ли не верх беспечности? Но вместо того чтобы притвориться, что ничего не заметила, Уна ответила коротким кивком.

– Ой, я забыла сказать ночной сиделке одну важную вещь, – затараторила Уна. – Пойду обратно.

– Ладно, мы подождем, – с улыбкой ответила Дрю, тогда как остальные стали закатывать глаза и ворчать. И Уна вполне понимала их – ведь их уже ждет горячий ужин.

– Нет-нет, не надо. Это может затянуться. Вдруг она уже занята… Я дойду потом сама.

Дрю с тревогой посмотрела на Уну, словно перейти на другую сторону улицы и пройти полквартала одной было так же опасно, как оказаться ночью одной на Боттл-Элли[44]. Уна взяла ладонь Дрю в свою и сжала. Беспокойство Дрю, хоть и беспричинное, было очень трогательным.

– Ночной сторож проводит меня!

Дрю, наконец, успокоилась и присоединилась к остальным ученицам, которые поспешили в спальный корпус. Тем временем Уна стала снова подниматься по главной лестнице. Она дошла до второго этажа, прошла по коридору до самого конца, а оттуда по узкой лестнице спустилась обратно на первый этаж. Внизу она села на нужную ступеньку и стала ждать. Вокруг стояла тишина, только кирпичные стены старой больницы тихо поскрипывали, словно гигантский тролль переминался, сидя на корточках.

Уна снова вернулась мыслями в отделение для душевнобольных: мертвая пациентка, неопрятная санитарка, Бродяга Майк… Есть ли все-таки между ними связь? Она сняла чепчик и распустила волосы. Уна была вся в своих мыслях и не слышала приближающихся шагов, поэтому вздрогнула, когда Эдвин открыл дверь на лестницу.

– Ох, простите, мисс Келли, не хотел вас напугать!

Уна совсем не боялась его, хотя он и представлял опасность для осуществления всех ее планов.

– Вы не напугали меня, я просто задумалась.

Он хотел было сказать что-то в ответ, но наверху послышались шаги. Он схватил ее за руку и вытащил на улицу. Затем сразу отпустил ее руку – и Уна пожалела о том, что это теплое прикосновение прервалось. Он прошел вдоль двух соседних корпусов, спустился по маленькой лестнице и вышел через тяжелую, обитую железом дверь на ночную улицу. Уна следовала за ним на безопасном расстоянии. Как только они оказались на улице, Уна поняла, что они находятся на территории больницы между северным крылом и Двадцать восьмой улицей. Справа конюшни для лошадей, впрягаемых в кареты скорой помощи. Слева какое-то низкое кирпичное здание, которое Уна не узнавала. Все окна в нем были темными, а из трубы шел лишь едва заметный дымок.

Эдвин стоял в проеме входной двери в это здание и ждал. Уна огляделась, убедилась, что вокруг никого нет, и вошла вслед за Эдвином. Он закрыл дверь и зажег спичку, но ее огонек потерялся в огромном помещении.

– Где это мы?

Эдвин схватил масляную лампу, что стояла в стенной нише, и зажег фитиль. Пламя сначала трепетало, но потом стало ровным, тускло освещая помещение. По стенам было много полок со всевозможными склянками и бутылочками. Уна заметила каменную ступку величиной с кастрюлю для супа. Рядом с ней лежал большой деревянный пестик. Повсюду были медные чаны на железных постаментах, огромные котлы и мензурки. Пахло металлом и еще чем-то довольно резким.

– Это фармакологическая лаборатория, – отозвался Эдвин. – Здесь делают лекарства для всех городских врачей и аптек.

– И что, дверь не запирают?

Эдвин показал Уне ключ.

– Универсальный ключ, он есть у всех врачей.

Уна еще раз огляделась. С потолка свисали веревки и пакля. В дальнем конце через открытый люк виднелся подвал, уставленный бочками с бренди. Алкоголику здесь был бы просто рай. Или вору. Или влюбленной парочке. Уна взглянула Эдвину прямо в глаза:

– Вы привели меня сюда, чтобы снова покуситься на мою честь поцелуем?

Она сказала это скорее в шутку, чтобы подразнить его, но Эдвин вмиг залился краской.

– Нет, я…

Он засунул руки в карманы и стал переминаться с ноги на ногу, как мальчишка, которого застукали за воровством конфет.

– Простите, если моя несдержанность там на пруду вас обидела.

– Так вы привели меня сюда, чтобы извиниться?

– Нет. То есть да… То есть нет… Просто очень хотел снова увидеть вас.

Уна улыбнулась его ребячьей смущенности. Будь перед ней другой мужчина, она бы заподозрила его в неискренности. Но только не Эдвина.

– Ну, вы ведь каждый день видите меня в отделении.

– Да, но там мы играем предписанные нам роли…

Уна продолжала игривым тоном:

– И какую же роль играете вы? Подобострастного интерна?

Эдвин переменился в лице, и Уна тут же пожалела о своей резкости.

Эдвин вынул руки из карманов и одернул пиджак, как обычно делал занудный доктор Пингри.

– Я бы сказал, скорее прилежного, чем подобострастного. Очень дотошного и обязательного. В конце концов, нельзя же посрамить память деда.

– И нужно доказать всем, что вы не такой, как отец.

Услышав это, Эдвин нахмурился и бросил взгляд на масляную лампу, словно размышляя, не уйти ли ему.

– Я вовсе не критикую, – поспешила оправдаться Уна, – каждый из нас кому-то что-то доказывает, в конце концов.

Эдвин молчал, но и не выбежал прочь. Если бы он был одной из жертв Уны, она бы сейчас же сменила тему. Сказала бы что-нибудь ободряющее. Например, что его очень ценят коллеги. Или что во время обходов его замечания и наблюдения самые дельные (в те моменты, когда он не рисуется перед доктором Пингри). Но у Уны не было цели отвлечь его внимание или озадачить его, одновременно обчищая его карманы. На самом деле, она сгорала от того же желания, что и он: насладиться снова той свободой, которую они глотнули там, на пруду, где были не доктором и ученицей, а просто двумя людьми, которым хорошо вдвоем. Уна дошла до ближайшей конторки, подтянулась на руках и села. Да, не самый грациозный жест, но ноги гудят после рабочего дня…

– Может, иногда быть чуточку похожим на вашего отца не так уж и плохо?

Эдвин скрестил руки и облокотился на конторку, на которой сидела Уна. Он стоял прямо перед ней. На полке за его спиной загромыхали какие-то склянки с препаратами. Он явно представлял себе их встречу иначе.

– Вы же никогда не видели моего отца…

– Нет, но я успела повидать много мужчин. И женщин тоже. Alleh meiles in ainem iz nito bei keinem.

Эдвин ответил недоуменным взглядом, явно не поняв последней фразы. Уна пояснила:

– Так говорила одна моя хорошая знакомая. Это означает «нет человека без недостатков».

– Пожалуй, так…

– У вашего отца наверняка были качества, которые вы в нем ценили.

Эдвин призадумался на несколько секунд, провел рукой по лицу и произнес:

– Пожалуй, он никогда не пытался казаться не таким, каким был на самом