Прекрасные маленькие глупышки - Оливия Хоррокс

говоря уже о престиже. — Она многозначительно посмотрела на Нину, которая слушала вполуха. — И не забывайте, что множество голодных художников из других школ тоже борются за этот приз. Это пропуск в высшую лигу.

Сердце трепетало в моей груди от мысли не только о денежном призе, но и о шансе сделать себе имя в стенах Королевской академии! И то и другое могло изменить всю мою жизнь, дав возможность продолжить образование и избавиться от обязательства относительно замужества.

— Ясно! — усмехнулась Нина, которую явно не волновали все эти соображения. — За работу! И не расслабляйтесь в ближайшем баре, как только я повернусь к вам спиной. Мы справимся, не так ли, Берди?

Она потянула меня в первый зал, и я помахала на прощание Марджори и Эдриану, а затем обернулась и ахнула, увидев представшее передо мной великолепие. У меня захватило дух не только от картины, сама галерея тоже произведение искусства. Стены высотой примерно в двадцать футов были покрыты жаккардовыми обоями и декорированы замысловатыми карнизами с отделкой из сусального золота. Мягкий естественный свет лился через мансардные окна и отражался от каждой поверхности, из-за чего позолоченные рамы сверкали, словно драгоценности. Я металась от одной картины к другой, стараясь каждую рассмотреть вблизи. Нина спокойно следовала за мной со сдержанным интересом. Мы прошли через золоченую арку с черными мраморными колоннами и попали в круглый зал. Я подняла лицо, ощутив, что его коснулись теплые солнечные лучи, проникающие сквозь стеклянный купол крыши. Я медленно покружилась на месте, вглядываясь в каждую мелочь, прежде чем обратить внимание на картины — полотна Тициана, Гольбейна и Рафаэля.

Мы проследовали дальше, в залы с портретами кисти Рембрандта и Ван Дейка, под пристальными взглядами их натурщиков. Они выглядели совсем как живые, и мне казалось, что кто-нибудь из них вот-вот моргнет. Когда мы прошли в следующий зал — наполненный красками и светом, — мое сердце запело от радости. Работы Моне, Ренуара и Сезанна висели рядом с легко узнаваемыми произведениями моего любимого художника — Ван Гога. Его сюжеты полны цвета и движения, и я с ликованием бросилась к ним. Увидеть эти картины воочию — мечта, ставшая явью.

Я замерла перед «Пшеничным полем с кипарисами», перегнувшись через бархатный шнур и чуть ли не уткнувшись носом в полотно. Энергия его живописи не походила ни на что другое, и мне безумно хотелось потрогать ее. Я ощущала внутреннюю связь с этим давно ушедшим из жизни художником. Было что-то особенное в том, чтобы воочию увидеть его работы, густые мазки краски, которые он когда-то наносил своей кистью… Я представляла, как он стоит у мольберта с кистью в руке, отдаваясь на волю своему воображению.

— Я буду копировать эту картину, — задыхаясь, произнесла я, когда Нина подошла и остановилась рядом.

— Хороший выбор, — одобрила она, отступив на шаг, чтобы полюбоваться полотном.

Оторвав взгляд от Ван Гога, я посмотрела на подругу.

— А как насчет тебя?

— Я еще не нашла свое. Пожалуй, поброжу немного, — ответила она, обводя взглядом зал. — Впереди есть коллекция Писсарро, хочу на нее взглянуть.

— Нина? — вдруг кто-то окликнул ее, и мы обернулись.

В дверях зала стоял джентльмен лет сорока, очень высокий, с волной черных волос и аккуратными усиками под орлиным носом. Вся краска отхлынула от лица Нины, когда их глаза встретились и он направился к нам.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, приятно удивленный.

— Дики, — прошептала она, заметно сникнув.

Она выглядела так, будто из нее выжали все жизненные силы, и я вдруг почувствовала, что вторглась во что-то интимное. Я отвернулась и принялась рыться в сумке, отыскивая карандаши и альбом, но мой взгляд упорно возвращался к этим двоим. Невозможно было не слышать их разговор в гнетущей тишине галереи.

— Сколько же мы не виделись? — весело спросил он, нежно глядя на Нину сверху вниз.

— Два года, — задумчиво ответила она.

Ее плечи опустились, и она стала казаться совсем маленькой, похожей на ребенка. Меня поразило, насколько непринужденно он держался по сравнению с ее напряжением. Интересно, кто он такой и почему вызвал у Нины такую эмоциональную реакцию? Она заметила, что я посматривала в их сторону, и повела своего знакомого в следующий зал, а я, покраснев, вернулась к кипарисам Ван Гога.

Следуя указаниям Марджори, я попыталась сосредоточиться на начальных набросках, однако мои мысли все время обращались к Нине и тому джентльмену. Она назвала его Дики — явно интимным уменьшительным именем, — однако не видела его два года. Должно быть, примерно тогда она уехала в Корнуолл. Но если ее семья и друзья в Лондоне, то почему она никогда сюда не приезжает? Я вспомнила, как болезненно она отреагировала на ужине у Тремейнов на упоминание о своей связи с Лондоном. Я грызла кончик карандаша, пока вкус грифеля не вывел меня из задумчивости. Следовало сосредоточиться на задаче.

Не знаю, как долго я изучала картину Ван Гога, но в какой-то момент Нина вернулась ко мне. Одна. Удивленно взглянув на нее, я начала складывать вещи в сумку.

— Я думала, что ты ушла из галереи. Где ты была? — спросила я как можно небрежнее.

— Я не оставила бы тебя здесь в одиночестве, — с насмешкой ответила она и уселась на скамью, обитую кожей. — Я же сказала, что хотела изучить коллекцию Писсарро. — Я понимала, что она намеренно изображает непонимание. Она снова встала — словно для того, чтобы напоследок полюбоваться Ван Гогом. — Он действительно чудесный, не правда ли? — произнесла она, с улыбкой повернувшись ко мне.

— Не знаю. Ты же ничего мне о нем не расскажешь, — сухо упрекнула я, приподняв бровь.

— Глупая, я же о Ван Гоге, а не о Дики! — Нина хихикнула, но я не присоединилась к ее веселью, и она резко умолкла. Ее уклончивость только подогревала мое беспокойство, но она просто закатила глаза. — О, не будь такой! Он мой старый друг. Из тех времен, когда я еще не переехала в Корнуолл.

— Ты очень удивилась, когда увидела его.

— А ты не удивилась бы? — резко ответила она, и ее глаза опасно сверкнули — будто лезвие кинжала. — Лондон — большой город, знаешь ли. Здесь не так уж часто доводится столкнуться с кем-нибудь. К тому же я не видела его с тех пор… В общем, давно не видела.

Ее вспышка меня слегка обескуражила. Вероятно, за этим что-то крылось. А что, если Дики — тот самый мужчина из Нининого прошлого, который так сильно ранил ее? Нет, не может быть. В таком случае Нина не стала бы с ним разговаривать. По-моему, она не из тех, кто прощает обидчиков. Но после стычки с Бэбс