Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

– На запад?

– Ага.

– Может, рискнем напрямик? Надоело брести в сторону.

– Засосет, погибнем,  – затопал ногами Санчо, отогревая пальцы.

– Проклятая земля!  – выругался Окасио.  – Холодно, а трясина не замерзает.

– Мне бы новые сапоги!  – размечтался солдат.  – Можно было бы шагать и шагать…  – Он пошевелил торчащими из дыры грязными пальцами.  – В этих далеко не уйдешь.

– Худо дело. Замотай в платок!

– Горло болит,  – Санчо простужено закашлял.

– Что же ты чулки не зашил?

– Предупредил бы, что потонем, я бы собрал вещички…  – солдат вынул из носка сапога чулок, оторвал от куртки шнурок, перевязал дыру.

Они побрели вдоль топи, широким полукругом поднимавшейся на северо-запад, по высокой засохшей траве, скрывавшей неровности почвы. С длинных узких желтых стеблей скатывались крупные золотисто-зеленоватые капли, отражавшие цвет некошеного поля. Чавкали набухшие влагой сапоги, вторили шагам. Рыжие ягоды рассыпались по припорошенным снегом кочкам, вмерзли в ледяную корочку лужиц. Изломанные ветром кустарники тянулись голыми ветками к нависшему хмурому небу, сочившемуся мелким дождиком вперемешку с синеватыми снежинками. Капельки падали на побитую морозом траву. Она вздрагивала и оживала, будто кузнечики расползались по листьям. Птицы спрятались от непогоды, лишь вороны тащились за людьми, рылись в следах, разгребали наполнявшиеся влагой лунки, залетали вперед, опускались на кусты, шумно хлопали крыльями, кричали, старались удержаться на гибких прутьях.

Пар валил от людей. Нагнувшись вперед, хрипя больным горлом, Санчо пробивался от кочки к кочке, не обращал внимания на озябшие ноги, на отставшего Окасио. Солдат ломился к теплу, к жирному мясу, ароматному горячему вину Ночь на болоте посреди хляби ужасала его. Если бы не страх в темноте угодить в трясину, он пошел бы по звездам, уповая на Господа и собственное чутье. Шапка сползла на вспотевший лоб, капельки влаги застряли в бороде, сопли текли из носа. Он смахивал их грубым пальцем, почесывал кончик носа толстым желтым ногтем. Ворошил шапку, нахлобучивал на уши, сплевывал гнойную слюну, бездумно и раздраженно шел дальше. Он злился на всех: на адмирала, пославшего средь зимы каравеллу на юг; на капитана, проспавшего судно; на боцмана, предложившего пойти в Сан-Хулиан; на себя, за то, что согласился; на Окасио, не сумевшего связать бревна. Обида рвалась наружу, поэтому Санчо стремился уйти от матроса, чтобы не поругаться с ним.

Рослый Окасио тянулся за солдатом, наступал на примятую траву след в след, не сворачивал с проложенной тропы. Он меньше страдал от холода, но ужасно хотел есть. Матрос не мог пройти мимо хрустевших ледком сладковатых янтарных ягод, рвал вместе с ветками голубые незнакомые горошины. Догонял Санчо, но опять натыкался на низкие кустики с черноватыми гроздьями, наспех обирал их в липкую от сока ладонь. От ягоды желудок недовольно бурчал, пускал газы, требовал мяса. Окасио соорудил кортиком лук для охоты на ворон. Это отвлекло его от пути, он чуть не потерял солдата из виду.

– Постой, Санчо!  – позвал матрос – Давай набьем птиц на ужин!

– Ворон?  – товарищ с отвращением поглядел на стаю.

– Других нет,  – сказал Окасио, вставляя вместо стрелы остро отточенную веточку.

– Ешь сам,  – сплюнул солдат.

– Погоди, не торопись!  – удержал матрос.

– Передохнем,  – решил солдат и уселся на кочку, но тут же вскочил, потер почерневшие от сырости штаны.

Окасио осторожно подкрался к покачивавшейся на ветвях кустарника птице, натянул тетиву. Любопытная ворона наблюдала за ним. Матрос тщательно прицеливался, а «черная» широко открывала клюв, будто хватала больше воздуха. Свистнула стрела, ворона кубарем покатилась в траву. Окасио радостно закричал, бросился к ней. Птица отряхнулась, отлетела в сторону, раздраженно прокляла охотника.

– У нее толстые перья,  – безразлично заметил Санчо.  – Не прошибешь.

– Сделать бы наконечник!  – промолвил Окасио, подбирая стрелу – У тебя есть железо?

Солдат развел руками.

– И у меня нет.

– Индейцы оттачивают кость или скалывают кремень,  – вспомнил солдат.

– Где их здесь найдешь?  – Окасио огляделся по сторонам.  – Трава да колючки.

– Пожуй стебель,  – предложил солдат,  – поищи корни.

– Не хочу,  – матрос брезгливо поморщился.  – У меня от травы желудок болит.

– Это от голода,  – решил Санчо, раздирая жесткие волокна.  – Возьми кору, она вяжет.

– Пробовал. Горькая.

– Выбери тонкие веточки, они сладковатые. Зимой зайцы какие деревья обгладывают?

– Откуда мне знать?

– Молодые, свежие,  – пояснил солдат.  – Ты раньше голодал?

– Не довелось.

– Оно и видно. Главное – не думай о еде! Когда станет совсем невмоготу, набей брюхо чем попало, будто съел мясо. А о них забудь,  – кивнул на ворон.  – Пакостная птица, нечистая.

– Третий день думаю только о еде,  – пожаловался Окасио.  – Не хочу но думаю, думаю…

– Потом станет легче,  – успокоил Санчо.

– Потом?  – удивился матрос.

– Дня через два-три.

– Я не выдержу.

– Выдержишь,  – солдат потянулся за новым побегом.  – Не умирать же на болоте! На, попробуй!

Окасио нехотя пососал стебелек.

– Сластит,  – сказал он.

– Привыкнешь,  – Санчо похлопал матроса по плечу – Пойдем, не будем терять время. Силы быстро иссякнут, наступит усталость, пропадет желание пить, есть, двигаться – это конец. Не пересилишь себя – умрешь.

К полудню медленно повалил мягкий густой снег. Легкий шум в траве прекратился, стебли склонились под тяжелыми мохнатыми снежинками. Все вокруг посветлело, вороны засияли синеватыми переливами. Поле, с одиноко торчащими на кочках кустарниками, разутюжилось. Стало по-зимнему холодно. Тяжело дыша, посланники останавливались, доставали компас, с горечью убеждались, что углубляются на материк. Следовало подниматься вдоль скалистого берега и не сворачивать влево, не обходить болота. Теперь было поздно возвращаться, они упорно лезли на северо-запад. Это была вторая ошибка испанцев.

Прохлада подгоняла, зудила промокшие ноги. Усталость разливалась по телам, ныли спины. Снежинки таяли на лицах, стекали на бороды, слепили глаза, цеплялись за ресницы. Пустота вокруг – ни человеческого следа, ни остатков кострищ. Вечером послышался лающий вой волков. Стало страшно. Голоса приближались, уходили по трясине на восток, по известной лишь хищникам звериной тропе. Навалившаяся дремота, когда ноги брели, а веки слипались, вмиг исчезла. Рискуя угодить в топь, путники поспешно пересекли поле. Вдали замаячил спасительный лес. Люди из последних сил шли к нему через кочки, запинались и падали, окончательно промокли в лужах, перепачкались болотной грязью.

Дохнуло прелью, смолой, сосновыми иглами. Путешественники вышли на поляну, повалились в мягкий пушистый мох.

– Все, сил больше нет,  – выдохнул Окасио, откусывая и проглатывая горьковатые веточки.  – Зароемся куда-нибудь и заснем.

– Замерзнем,  – покачал головой Санчо, и бухнул кашлем, затрясся, поперхнулся.  – Надо дожить до завтра…