Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

Ханка позвала Брониславу. Напуганная женщина присела у изголовья сына, приложила ладонь к его лбу: все его лицо пылало жаром от высокой температуры. Вдвоем с Ханкой они кое-как приподняли его голову и насильно влили в рот лекарство, после чего покинули спальню. Более суток Владислав находился между сном и явью, просыпаясь, а затем вновь теряя сознание. В бреду он метался по кровати, ловил ртом воздух, будто задыхаясь. Все его суставы на руках и ногах воспалились, опухли ему было очень больно. Тело ломило от высокой температуры. Однажды глубокой ночью Владислав пришел в себя, блуждающим взором оглядел непривычную домашнюю обстановку и, поведя рукой в воздухе, промолвил:

Мама, - он не ведал, почему звал именно ее, но чувствовал ее присутствие с ним.

В углу зашевелилась маленькая фигурка, двинулась навстречу кровати, в ладонях своих сжала исхудалую руку больного - и в этом пожатии заключалось больше любви, чем в тысячи слов.

Я здесь, мой любимый, - прошептала Бронислава, склонившись над сыном.

Мама, мне больно, мне очень плохо.

Это все пройдет, родной. Раньше тебе стоило усилий держаться весь путь из концлагеря до дома. Ныне ты в безопасности, ты окружен заботой и организм твой расслабился, а болезни, что сидели внутри, вылезли наружу. Отпусти их, - немного помолчав, добавила, - завтра придет врач, он осмотрит тебя и выпишет лекарства.

Доктор посетил больного в обед. Осмотрев его всего, послушав его легкие и пульс, измерив давление, он заключил, что у Влада ревматическое воспаление суставов и потому ему требуется постельный режим и горячая еда. Перед уходом врач дал Станиславу и Брониславе рецепты лекарств, необходимые их сыну.

В последующие два дня Владислав три раза в сутки пил горький порошок с горячим чаем, а мать кормила его с ложечки вкусным супом, который каждый раз готовила специально для него. На третий день жар спал, суставы больше не крутило, но слабость во всем теле пока что была, сопровождающаяся головной болью. К Ханке поднялся Станислав. Он долго сидел подле сына, держа его руку в своей, улыбался натянутой измученной улыбкой.

Папа, мне уже лучше, - молвил Владислав, стараясь не казать своей слабости.

Отдыхай пока, сынок. Скоро мы отвезем тебя в больницу, дабы укрыть, уберечь от них.

О ком ты говоришь, папа? - в испуге спросил молодой человек, привстав с кровати.

Ах, да ты же не знаешь. Вчера после обеда в нашу квартиру приходили гестаповцы, у каждого было оружие. Они тщательно обыскали дом, осматривая каждый угол, открывали шкафы, заглядывали под кровати. Они искали тебя.

Как мама, как ты? Они пытали вас?

Слава Богу, все обошлось. Бронислава держалась стойко, бросив немцам "ложную кость". Услышав о твоем побеге, она воздела руки молитвенно, на сколько можно искреннее благодарила гестаповцев о доброй вести. "Мой сын жив, жив! Спасибо вам за эту новость, теперь он где-то далеко в бегах. Я молюсь о сохранности его жизни", так сказала она, пустила слезу. Немцы поверили нам, но предупредили, что будут искать тебя все равно и на сей раз тебя ждет смертная казнь.

Господи, - перекрестившись, сказал Владислав, - бедная моя матушка. Спасибо и тебе, папа, что спасли мне жизнь. Но я не хочу умирать, мне страшно.

Больше чем ты сам мы с матерью волнуемся о тебе. И потому сегодня в темноте мы отвезем тебя в больницу под чужим именем. Я понимаю, ты еще слаб, но нужно идти, нужно.

В одиннадцать часов вечера в безлунную ночь трое человек в узком проулке сели в грузовик и поехали по ночному Кракову в сторону больницы. Никто не видел и не знал этих людей, и даже, если немцы следили за домом Шейбалов, то они не догадывались об их плане.

Глава двадцать третья

Благодаря помощи друзей и знакомых родители положили Владислава в больницу под чужим именем, лица его тоже никто не видел, ибо он был весь забинтован как тяжелораненый - о том знал лишь главный врач - друг Станислава. Молодого человека пометили в палату для двадцати пациентов. Закутанный до глаз, видимым взором он лежал якобы без чувств и при этом осматривая каждого больного. Один был солдатом, еще молодым, почти мальчиком. Он находился в коме и врачи утверждали, что ему долго не протянуть. Другой оказался лейтенант со строгим усатым лицом - его доставили с оторванной ногой и теперь он всякий раз в злобе изрыгал проклятия на головы немцев, из-за которых остался инвалидом. Были в палате и пациенты после операций, и с высокой температурой. Больные лежали на койках, переговаривались, иной раз косо посматривая в сторону Владислава, спящего отдельно от остальных.

Каждый день приходила Бронислава, приносила сыну вкусную еду, гостинцы, осторожно кормила его, боясь задеть бинты. Иногда к нему приходил отец. Все еще слабый, не до конца оправившийся после брюшного тифа, Станислав тем не менее волновался за сына, скучал по нему, боясь вновь потерять его, хотя никому в том не признавался, сохраняя нарочито строгое выражение лица. От отца Влад узнал, что война скоро окончится, немцы отступают, оставляя даже самое ценное, что советская армия близко и не сегодня-завтра пересечет границу Польши. Наклонившись, Станислав прошептал по-армянски:

Как только русские танки войдут в Краков, уходи домой, о том врачи уведомлены.

Я устал здесь, я так хочу домой, - ответил ему Влад на армянском.

Терпи, сын, уже скоро...

В палате было холодно, а за окном стоял снежный морозный январь. Обильный снег покрыл крыши домов, ветви деревьев, сугробы сгладили все углы и неровности. А Владислав все ждал прихода советской армии, ждал свободы и мира.

Однажды в десять часов утра, когда стоял нестерпимый холод, один пациент как обычно подошел к окну полюбоваться на свободный здоровый мир, как вдруг заметил толпы размашестого народа, весело спешащего вдоль тротуара, а за ним с победоносными криками навстречу победе шли советские войска и танки. Увидев радостную картину происходящего, больной поднял руки вверх, замахал ими, воскликнул:

Господи, благословенный день! Свобода, люди, свобода!

О чем ты? - удивились остальные.

Там, на улицах советские танки. Русские освободили нас, немцы ушли.

Все, кто мог идти, повскакивали со своих коек, ринулись к окну. Убедившись воочию в дарованной свободе, они обнимались, поздравляли друг друга с победой, с окончанием войны.

"Советские танки в Кракове, русские здесь", - мысленно вторил остальным Владислав, чувствуя нахлынувшую на него радость по свободе. Сердце его бешено забилось в груди,