Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

в голове вертелись слова: домой, домой. Вскочив на ноги, он быстрым движением принялся срывать с себя бинты. Остальные пациенты с удивлением уставились на него как на безумного, а под бинтами не было ни царапины.

Что ты делаешь, глупец? - воскликнул один из больных.

Я свободен, я возвращаюсь домой.

Так, значит, ты не был болен? - в еще большем недоумении отозвался другой.

Болел, но выздоровел.

И куда ты теперь?

К родителям.

Распрощавшись со всеми, Владислав собрал вещи и вышел из больницы. Он подставил лицо зимнему солнцу - холодному, но яркому, широко улыбнулся небосводу, всему живому. Войны окончена, наступил мир, он свободен!

Часть 3

Глава первая

Владислав с матерью сидели в столовой собственной квартиры, обустроенной в старинном богемском стиле: дубовый большой стол, мягкие стулья с резными спинками, белые шторы, английский буфет, но особым изыском считался по праву фарфоровый чайный набор с позолоченной каймой, перешедший Брониславе по наследству от матери, а той от ее матери, после Брониславы сервис достанется Янке. Но сейчас в плену домашнего уюта, в мирной тишине Влад глядел, как мать разливает в чашки чай, с благоговением вдыхая его приятный терпкий запах, наслаждаясь прозрачным паром. За окном мелкими хлопьями падал снег, и молодой человек как завороженный смотрел в окно, с нежной душевной грустью вспоминая счастливое детство. Бронислава выложила в вазочку сладкое песочное печенье, которое приятно таяло во рту. Владислав любил печенье с чаем и мать специально приготовила сладости для сына.

За чаем Влад решил задать вопрос, что давно мучил его - с тех самых пор, как он вернулся из плена:

Мама, расскажи, что сталось с вами после, как я пропал?Ведь отец тогда почти умирал.

Бронислава сделала два глотка, собираясь с мыслями, ответила:

Когда ты не вернулся, я предчувствовала дурное, но ясно осознавала, что ты жив. А на следующий день немцы через громкоговоритель объявили всем жителям в течении суток покинуть Варшаву, иначе оставшихся они расстреляют. Я видела из окна сотни людей, вереницей шедших мимо развалин, оставляя позади родные дома. Плач и стенания сотрясали воздух, и казалось подчас, что земля и небо вторят несчастным в их печали. Твой отец не мог не только идти, но даже поднять голову, а бросить его умирать одного я не могла. И тогда мне пришла мысль спасти нас обоих - на это у меня хватило бы сил. Отыскав в кладовке доску, я аккуратно положила на нее Станислава, длинной веревкой обмотала его вокруг доски, а другой конец повязала на талии, дабы легче было бы тащить его. Вся Варшава в тот день озарилась пламенем пожаров, а я брела по пустынным улицам, таща за собой умирающего мужа. Чтобы не было столь страшно и тяжко, я напевала себе под нос псалмы, взывая к Богу и Он внял моей мольбе о помощи, которая вскоре явилась в лице Лайлы, которая позвонила знакомому доктору из Красного Креста. Доктор незамедлительно доставил Станислава в больницу, где его две недели держали под капельницей, чтобы восстановить силы, и слава Богу, все обошлось благополучно. Твой отец хоть и медленно, но оправился, встал на ноги и первый вопрос, который он задал мне был о тебе, Владислав, он так переживал за тебя, с таким нетерпением ждал встречи с тобой. Теперь ты понял, как сильно он тебя любит?

А я вас всех люблю и сбежал из плена, рискуя всем, лишь с единственной мыслью: вновь увидеть, обнять вас. Я так скучал по дому.

Много ты натерпелся, мой родной, но война окончена и надо жить дальше.

Влад встал с места и, приблизившись к матери, опустился передней на колени, спрятал лицо в ее теплых ладонях и как тогда в детстве услышал биение материнского сердца - всю ее безграничную любовь к нему.

Глава вторая

Жизнь постепенно наладилась и пошла своим чередом. Владислав вернулся к театральному поприщу, восстановившись в институте вопреки воли отца, не желавшего видеть в сыне актера. Однако, молодой человек не сдавался, он уговорил Станислава разрешить ему заниматься любимым делом, уступив лишь тем, что параллельно пошел на престижные курсы режиссера, в глазах строгого отца казавшиеся более мужским занятием, нежели театральные подмостки.

А вскоре, ближе к весне, воротился с фронта Казимеж, о котором долгое время не было никаких вестей. Станислав больше чем кто-либо был рад возвращению старшего - любимого сына, и к досаде младшего проводил с Казимежем все время. Владислав видел их, беседующих в гостиной, мирно сидящих на диване. Станислав будто не замечал второго сына, не обращал на него внимания, откупаясь от него деньгами, и если тот подходил к нему с какой-либо просьбой или советом, мужчина взмахивал рукой, отвечал:

Потом поговорим, сейчас мне некогда.

Зато с Казимежем проводил весь день - для него всегда хватало времени.

Владислав не злился на брата, не завидовал, ибо все те чувства были чужды его душевной добродетельной натуре. Словно возвышаясь, глядя издалека на весь мир, он осознавал, что не хочет мстить даже немецким гестаповцам - Влад не был злопамятен и тем более не был мстителен, и он никогда никому не завидовал, полностью полагаясь на милость Божью и Провидение.

Но иной раз, проходя мимо гостиной,где сидели отец и брат, Влад останавливался, украдкой посматривал на них из-за двери и в душе его росли грусть и непонимание, почему отец недолюбливает его, хотя сам Влад с раннего детства старался быть хорошим сыном. В такие моменты он старался брать себя в руки, успокаиваясь при мысли, что его больше всех любит мать - и того достаточно.

Отдельным особняком стояла учеба, после войны не все преподаватели и студенты вернулись в университет: кто-то погиб, кто-то остался калекой. Владислав встречал в лагерях и профессоров, которые его обучали, и студентов-одногруппников. С одним из них он работал в плену под Згежем, потом их пути разошлись - как позже выяснилось, того молодого человека расстреляли уже в другом лагере на юге Польши.

Влад был рад вернуться к студенческой жизни, окунуться в атмосферу творчества и театра, уйти с головой в каждодневное заучивание наизусть пьес и стихов. Ранним утром он вставал, принимал душ, завтракал и уходил в университет, где учился до обеда. После полудня шел на курсы режиссера, а по выходным занимался со специальным логопедом постановкой польского акцента. Владислав решил приобрести польский акцент только по настоянию профессора, который в первый же день приема сказал ему:

Мы берем вас в университет, но обещайте избавиться