В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина

— Встали — и вперёд, на выход по лестнице, — скомандовали из темноты, направляя фонари на лестничную площадку.

— Я тебе говорил, что надо подождать, начнут сами выползать изо всех щелей, — раздался из темноты весёлый голос. — Жаль, что практически одни бабы, что с них возьмёшь?

— Кто вы? — спросил Александрович.

— Милиция. Ловим тут вас, террористов, делать нам больше нечего! Сидел бы ты, дед, на печи, и нам бы не мешал настоящих преступников ловить, — ответил всё тот же голос.

— А мы и не террористы, — ответил Александрович, — мы патриоты.

— Так, ладно, следствие покажет, кто тут террорист, а кто патриот. Спускаемся, смотреть под ноги! По сторонам смотреть не советую, много тут ваших нетеррористов лежит, не споткнитесь.

Стоило прозвучать этой фразе, как луч света выхватил лежащую на площадке скрюченную фигуру человека в обгоревшей одежде с черным обугленным лицом.

— Ну вот, первый негр, обходим, — скомандовал опер в ответ на вырвавшийся из груди женщин возглас «Господи!».

Потом обгорелые трупы пришлось обходить на каждой лестничной площадке, на каждой ступеньке. От окружавшего их ужаса женщины онемели, они не кричали, не рыдали, душа замерла, экономя силы для того, чтобы вырваться из этого ада. Мозг механически фиксировал жуткие картины и делал отметки: вот лежит афганец, сжимая в руках обгорелое древко гитары, вот парочка, вроде Ленка со своим парнем, батюшку тоже убили, это очкарик-доцент, так и умер, не снимая очков, вот мальчик наш, с которым сидели в комнате, да он, бабушка рядом, ноги голые. Их-то за что? Вдруг в этой жуткой преисподней зазвучал позывной КиевСтар. Опер, покрутив головой, обрадовался:

— Надо же, жмурику звонят! — пошёл он в угол лестничной площадки, где вниз лицом, раскинув черные обгорелые руки, лежал парень, в заднем кармане джинсов которого звонил мобильный телефон, просвечивая через несгоревшую ткань.

Опер без всякого содрогания забрался в карман покойника и, включив телефон, сказал:

— Оперуполномоченный Сенчук слушает! — а потом, выслушав звонившего, ответил: — Заберёте завтра тело вашего сына в морге Приморской больницы, он погиб.

— Все матери сумасшедшие, — сказал он, пряча телефон в свой карман, — чего теперь выть? Надо было правильно воспитывать парня, чтобы не лез, куда не надо.

— По-моему, вы чудовище! — вдруг подала голос психологиня.

— Поговори у меня, сейчас тебя вашим приятелям-бандерам отдам. Они тебе объяснят, кто чудовище, а кто нормальный человек, находящийся при исполнении служебного долга. Знаешь, я этих покойников каждый день вижу, и мне они давно не интересны, как гинекологу голая баба. Телефон жмура нужен для проведения следственных действий. Вы тут бузите, а нам голову ломай, кто прав, а кто виноват. Вы — сумасшедшие — пожар устроили в государственном здании и сами сгорели, а нам теперь смотри на этот кошмар.

Дальше до самого выхода из здания шли молча, переступая и обходя лежавшие по всей лестнице тела.

«Сашка», — пролетело в окоченевшем мозгу Ирины, когда у одной из трёх обугленных дверей здания она увидела обгоревшего человека, ноги которого были обуты в жёлтые кроссовки, засветившиеся ярким пятном в свете луча фонарика. Ирина пыталась крикнуть: «Саша!», но её скованный страхом рот издал какое-то непонятное мычание.

— Чего мычишь, онемела от ужаса, подруга? А нечего революционерку из себя корчить, сидела бы дома, трещала бы с подружками по Скайпу, нашла бы себе папика и жила бы без проблем, — прокомментировал её возглас опер Сенчук.

Ирина посмотрела на него затравленным взглядом и опустила глаза. Сопротивляться свалившейся на неё беде она была уже не в состоянии.

— Так, останавливаемся у входа, сейчас за вами придёт почётный караул ОМОНа и проводит к машинам. Выпустить вас на свободу, значит, отдать на растерзание толпе, — объявил Сенчук. — Тут кто-то меня чудовищем считает, а я всё сделал, чтобы вывести вас из этого ада. Думаю, что экскурсия будет вам полезна, и никто после этого не захочет больше играть ни в какие революции.

На крыльце стояли омоновцы во всём снаряжении и со щитами. Окружив вышедшую группу, они повели её через уже значительно поредевшую, но все ещё жаждущую расправы толпу.

— Быстро ко мне под щит, — услыхала Ирина над головой басовитый голос и, сразу поняв, что ей предлагают, нырнула под щит, который практически полностью скрыл её тоненькую невысокую фигурку.

Передвигаться со скованными руками в стеснённых условиях было сложно, но она шла, понимая, что это единственное её спасение. Обрадовалась, когда смогла вытащить свои узкие запястья из колец наручников и, чтобы не привлекать внимания своего стражника, несла их сзади в руках. Другим её сотоварищам так не повезло. Они шли между двух рядов омоновцев, не защищённые со всех сторон, как Ирина. В результате бросаемые в них из толпы камни, плевки и удары палок часто достигали цели. ОМОН, по заведённой Майданом традиции, толпу не трогал, не отгонял резиновыми дубинками, не стрелял из травматики, и толпа, зная о своей безнаказанности, лютовала. Особенно сложно было высокой Анне Викторовне. Её голова была на уровне касок омоновцев и принимала на себя удары мучителей. Один из беснующихся ультрас дотянулся до неё и, схватив за волосы, вытащил из-за омоновских щитов. Анна Викторовна пыталась отбиться, но пинки и удары палками сыпались на неё со всех сторон. Помощь пришла неожиданно. Её подруга — в жизни тихая и застенчивая женщина — наклонив голову, с криком: «А ну, отпусти!», бросилась на мужика, державшего Анну за волосы. Она боднула его головой с такой силой, что тот не устоял на ногах и упал, выпустив волосы своей жертвы, но тут же Анна получила удар по голове, а второй удар обрушился на голову её подруги. Парик свалился с головы заступницы, явив на свет седые жидкие кудряшки, которые тут же обагрились кровью. Удар был нанесён бейсбольной битой и сделан был с замахом из-за головы, что раскололо голову несчастной. Она умерла сразу, упав в неистовствующую толпу, которая принялась топтать бездыханное тело. Омоновцы не стали отнимать у толпы погибшую, пытаясь уберечь от расправы других подопечных. К тому моменту, когда Викторовна очнулась от удара, от её подруги остался только комок окровавленной плоти.

От крыльца до дороги, где стояли милицейские машины, было около ста метров, но они показались вечностью. Однако и этот путь был в конце концов пройден, а впереди задержанных ждали распахнутые дверцы автозаков, в которые загоняли пойманных куликовцев. Ира дошла до машины, потихоньку семеня за щитом омоновца. Она слыхала лишь отзвуки тех баталий, которые происходили вокруг. Страха и отчаяния уже не было, а было