В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина

чужой воле. Только инстинкт самосохранения позволяет людям со здоровой психикой пережить подобное и продолжать жить дальше, скрывая от окружающих, что душа, где должны жить нормальные человеческие чувства: вера, надежда и любовь — мертва.

— Кто следующий на дознание? — прозвучала резкая команда из распахнутой двери, в проёме которой стоял молодой, вполне симпатичный парень без милицейской форменной одежды.

— Ну я, — сказала Викторовна, тяжело поднимаясь с пола.

— Проходите!

Её не было больше часа, и все это время Ирину сотрясал озноб: и от того, что она была лишена поддержки, и от той неизвестности, которая её ожидала за дверями, которые закрылись за её опекуншей. Когда, наконец, дверь открылась и на пороге появилась Анна Викторовна, все взгляды обратились на неё.

— Ну что? — выдохнули из себя задержанные.

— Да ничего, — махнула та рукой, — один вопрос: зачем я подожгла Дом профсоюзов? Я говорю, что на крыше сидела, ничего не видела, а он: зачем подожгла? В конце концов, я перестала отвечать, и меня выставили за дверь.

Устроившись рядом с Ирой, она тихо стала её инструктировать:

— Ни в коем случае не говори, что ты приехала из России, настаивай на том, что шла мимо и ничего не видела. Поняла? Они меня замучили, видела ли я активистов из России? Им это важно. Хотят, видимо, Россию во всем обвинить.

— Как же я смогу утаить то, что я гражданка России, у меня же паспорт с собой? — расстроенно сказала Ирина. — Спросят, где живу, что говорить?

— Ой, не знаю! Я ото всего отказывалась. Как говорит моя подружка-хохлушка: «Умей соврать, а правду ты всегда скажешь!» Хотя человеку, не приученному к брехне, соврать сложно. Иди сейчас, иначе так тут настрадаешься, ещё сболтнёшь чего лишнего.

Ира зашла в кабинет, как только на пороге с каменным лицом появилась вернувшаяся с допроса психологиня.

— Держись, — шепнула она Ирине, — и не болтай.

В небольшой комнате стояло два стола, за каждым из которых, уткнувшись в бумаги, сидели следователи. Ирина в нерешительности остановилась возле двери.

— Проходи, чего стоишь, — строго глянул на неё молодой человек, сидевший за ближайшим к двери столом.

На его широком, как блин, лице не было ни злобы, ни радости, ни сострадания, ни даже интереса. Он был при исполнении. Подойдя к столу и пытаясь сесть, Ира вдруг почувствовала, что земля уходит из-под ног, и всё плывёт перед глазами. Очнулась она в объятиях второго милиционера, а дознаватель брызгал ей в лицо водой.

— Так, жива. Не пойму, как такая кисейная барышня могла записаться в революционерки? — сказал он.

— У меня гликемия, — тихо вымолвила Ирина, — я уже почти сутки не ела, сахар в крови упал.

Школьницей она нередко падала в обмороки, если вдруг забывала поесть. Любая нагрузка на голодный желудок приводила к потере сознания. За три года учёбы в университете обмороков не было, и вот опять. Была ли эта дурнота от голода или от страха перед допросом, после которого мог случиться арест, понять было сложно. Тюрьмы Ира боялась панически. Даже смерть, которая только что смотрела ей в глаза, не так её напугала, как возможность оказаться в тюрьме. Все последние годы тема Золушки в российских сериалах перемежалась с темой девушек, попавших в тюрьму, где они подвергались истязаниям сокамерниц и охранников. Сидя у телевизора, Ира не раз примеряла на себя судьбу этих несчастных и каждый раз решала, что ничего страшнее этого на свете быть не может. Мысль о том, что она вынуждена доказывать свою непричастность в поджоге Дома профсоюзов, чтобы не попасть в тюрьму, была невыносима.

— Слышь, Жорик, налей барышне чаю и дай печенье, она с ног от голода валится, а мне допрашивать надо. Чай сделай послаще, чтобы сахар в крови сразу поднялся, — попросил следователь другого милиционера.

Потом, осторожно посадив её на стул и взяв бумагу, казённым голосом произнёс:

— Имя, отчество, фамилия.

— Ирина Дмитриевна Румянцева, — ответила Ирина, беря дрожащими руками чашку чая, поставленную перед ней шустрым Жориком.

— Документы, — продолжая писать, потребовал следователь.

«Вот оно, — подумала Ирина, — сейчас арестуют». Она всё же нашла в себе силы протянуть следователю извлечённый из глубин сумочки паспорт.

От волнения она смогла только пригубить чай, а печенье, о котором мечтала, сидя на холодной крыше, даже не надкусила.

— Ага! Поймали зачинщицу беспорядков! — радостно воскликнул следователь, открыв её паспорт.

— Это вовсе не кисейная барышня, а засланная в Одессу россиянка для устройства смуты. Вот кто поджёг Дом профсоюзов! Так что, будем сознаваться или запираться?

Он говорил это весело, как говорят с расшалившимися, но очень милыми детьми, управу на которых найти совсем не сложно, стоит только дать лёгкого шлепка по попе. Однако его вопрос достиг цели и ввёл Иру в истерическое состояние. Всхлипывая и шмыгая носом, она вывалила следователю всё. Как приехали с Петей в Одессу на его родину, как поселились у родни, как гуляли по Одессе, как случайно забрели на Куликово поле, как перепугались бегущей навстречу толпы фанатов, забежали в Дом профсоюзов, как потом спаслись от пожара на крыше, как спустилась на пристройку, потеряв Петю, как их нашла милиция. Она рассказала всё, кроме тех ужасов, которые пережила, не выражая возмущения ни по поводу бездействия милиции в этой ситуации, ни по поводу задержания их, натерпевшихся ужаса мирных граждан. Как смогла она, находясь в нервном состоянии, упустить всё то, что могло ей повредить, одному Богу известно. Её сбивчивая речь была настолько искренна и бесхитростна, что лицо следователя по мере того, как она говорила, становилось мягче, лишаясь издёвки и наполняясь сочувствием.

— Ответь мне, Ирина Румянцева, на такой вопрос, — сказал он, выслушав её, — почему вы с парнем не приехали в Одессу летом, когда можно купаться и загорать, а отправились весной, когда море ещё холодное?

От такого простого вопроса у Иры даже слезы высохли, и она уверенно сказала:

— У него сборы летом, он бакалавратуру заканчивает, потом три месяца военные сборы, так что ехать летом невозможно, а на майские очень хотелось куда-то съездить. Денег хватило только добраться до Одессы…

— Так, понятно, а Одесса тебе понравилась? — спросил следователь вполне миролюбиво.

— Похожа на Питер, только светлее и теплее, — ответила Ира и поняла: пронесло.

— Да ладно, был я в вашем Питере прошлым летом. Красота редкая! А Петергоф, а фонтаны, а Царское Село? Я в Екатерининском дворце зашёл в тронный зал и просто прибалдел от такой роскоши. Одним словом, не город, а сказка. Чисто, дома отреставрированы. Нам до вас ещё тянуться и тянуться. Так, Жорик, оформляй этого питерского глазастого партизана