В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина

В больницу, где лежали два неопознанных парня, их долго не пускали, ссылаясь на то, что там идут следственные действия в отношении некоторых пострадавших. Однако за сто гривен, презентованных санитарке, она провела Ирину с Григорием Ивановичем через чёрный ход в корпус больницы, обрядив в медицинские халаты и шапочки.

— Зайдите к дежурному доктору, он у нас сознательный, проведёт в реанимацию, где эти бедолаги лежат. Страх и ужас, а ведь были вчера нормальными хлопцами, — сокрушалась санитарка. — Это вам повезло, что сегодня ещё праздничный день и персонала мало. Да и следователей пока нет.

Дежурного доктора — молодого чернявого парня — нашли в ординаторской.

— Я, конечно, не имею права давать вам возможность видеться с пострадавшими, пока их не допросил следователь, но, учитывая сложившиеся обстоятельства, идёмте, иначе можете их в следующий раз и не застать…

— Умрут? — перепугалась Ира.

— Скорее, увезут их из больницы, ищи потом. Уже четверых из тех, кто смог встать на ноги, забрали, а этих не берут, видимо, надеются, что уже не заговорят. Меня предупредили, что если я кого-то ещё приму, не поставив их в известность, то они меня, жидовскую морду, вздёрнут. Не знаю, как жив остался, навалились, за горло брали, орали, плевались в лицо — фашисты, одним словом. В милицию жаловаться бесполезно, они со вчерашнего дня трубку не снимают.

Проведя посетителей по длинным коридорам, врач привёл их в палату реанимации, где стояли две кровати с неподвижными телами пострадавших. Опознать их было невозможно, так были они забинтованы, загипсованы и залиты ожоговой пеной. Оставшиеся открытыми части тела были покрыты гематомами и ссадинами.

— Судя по зубам, это два молодых человека не старше 25 лет, — сказал доктор, — но как вы их узнаете, непонятно. Лица не видно, а тело обезображено.

— Петя, Петя, — стала метаться между двух кроватей Ира в надежде, что раненые её услышат и откликнутся.

— Они вас не услышат, — сказал доктор. — Того, который ближе к двери лежит, мы в кому ввели, чтобы не умер от болевого шока. Он на искусственной вентиляции лёгких находится. Совсем плохой. Сотрясение мозга, переломана рука и несколько рёбер. Одно ребро вошло в лёгкое, отбита селезёнка, совершенно черная мошонка, множественные ушибы ног, даже не поймёшь есть ли трещина. Надо только Богу молиться, чтобы он выжил. Мы практически бессильны сделать что-то ещё. Тот, второй, полегче, тоже избитый, есть ожоги, перебиты ноги и руки, кровь в моче, сотрясение, но не такое тяжёлое, как у первого. Вкололи ему обезболивающее и снотворное, но дышит сам.

Вдруг человек, о котором только что говорил доктор, подал голос:

— Пить!

Врач тут же бросился к нему и, поднеся к его губам стоящий на столе стакан с водой, пытался его напоить. Парень, пригубив воду, опять откинулся на подушку и тихо позвал:

— Подойдите.

Все кинулись к его кровати.

— Я должен рассказать это, пока ещё не умер, — зашелестел голос парня, — вы должны знать то, что знаю я один, остальные мёртвые. Я видел, как нас убивали…

Устав, он замолк и закрыл глаза.

— Давайте уйдём, — предложил доктор, — ему нельзя говорить.

— Можно, — опять заговорил парень, — они специально заманили нас в Дом профсоюзов, чтобы убить. Они ждали нас там. Мы стали драться, запахло хлором. Наши стали падать. Я был в балаклаве и не так надышался газом, как они, и не погиб. Они убивали упавших битами, а батюшке, который не отдал им икону, отрубили руки пожарным топором, чтобы отнять её. Потом они стали поливать на голову избитых бензин и поджигать. Сильного пожара в доме не было. Это они сжигали тех, кого убили или ранили. На меня осталось мало бензина, так что я только немного обгорел. Огонь потух сам. Вы должны рассказать…

Сказав это, парень замолк и опять впал в беспамятство.

— Наверное, дали не слишком большой наркоз, а у парня была высокая мотивация, чтобы очнуться и рассказать, хотя, возможно, он говорил это в бреду, — сказал доктор.

— Теперь понятно, почему Сашка — мой погибший сын — обгорел только с головы до пояса, а ноги целы. В морге все такие. Значит, поджигали уже после того, как убили, или тех, кто не мог сопротивляться. Изверги! Как такое возможно? — возмущался Григорий Иванович.

— Вы не узнали голос парня? — спросил доктор у Ирины, стоявшей уже возле другой кровати.

— Нет, это не Петя. Парень говорил с украинским акцентом, — ответила Ира, что-то разглядывая на обезображенной руке второго пострадавшего. Его руки, синие от побоев, с загипсованными кистями рук лежали поверх белой простыни. Смотреть на них не было сил, но Ирина вглядывалась, стараясь вспомнить, какие руки были у Пети. Люди так устроены, что помнят чаще всего лицо любимых, не уделяя внимания остальному.

— Этот парень, — подошёл к ней доктор, — обгорел не так сильно. Только на лице какие-то странные ожоги полосами. Мы залили все пантенолом. Тело у него не обгорело, но избито сильнее.

— Это он, это он! Петя! — вдруг радостно воскликнула Ира. — Видите, вот на этом предплечье написано «Ирис», — стала она водить пальцем по изуродованной обширной гематомой руке парня. — Ирис… «Ирис», понимаете, это значит «Ирискин» — мой — поцелуй! Он вчера на пляже сделал себе тату. Там были губы и сверху «Ирискин поцелуй», а внизу «Одесса». Точно, смотрите, вот «О», а тут две «С». Это он! Понимаете, он! Разбудите его, пусть он знает, что я здесь. Мы его сейчас заберём, я увезу его в Питер.

— Господь с вами, девушка, какое «увезу»? Не известно, выживет ли? Ему как минимум ещё несколько дней на искусственной вентиляции лёгких быть, пока из комы не выйдет. Операцию делать надо по извлечению ребра из лёгких, селезёнку подшивать. У вас что, реанимобиль есть?

— Нет у меня ничего, но везти его надо в Питер, там и лечить! — настаивала Ира, отказываясь слышать, что её друг может остаться здесь, в этой ужасной Одессе. — Поймите, там высокий класс медицины. Я у отца попрошу денег на самую хорошую клинику, всё там сделают.

— Я понимаю, Питер — есть Питер, но и вы поймите, его нельзя сейчас тревожить, не до конца ясно, что там ещё отбито у него внутри. Вот придёт в себя, даст Бог, тогда посмотрим, а пока я предлагаю вам покинуть палату. Раненым нужен покой.

Ирина, поцеловав Петю в руку, в то самое место, где нашла тату, и перекрестив