В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина

Её футболка с коротким рукавом совсем не грела, а в сумочке, висевшей через плечо, не было ничего, что можно было бы набросить хотя бы на плечи. Когда она выскочила из тёплых помещений на продуваемую ветром крышу, сразу почувствовала холод, но тогда думать о нём было некогда, надо было бежать. Она даже слегка согрелась, когда, судорожно цепляясь за шершавые края плохо обструганных досок настила, спускалась на крышу пристройки, но теперь, сидя у каменной ограды, она буквально околела. Если бы рядом был Петя, они бы обнялись, и им было бы теплее, но Пеки не было. Она не понимала, почему он сбросил мостки и не спустился сам, и продолжала ждать его в надежде, что он вот-вот покажется и опять что-то придумает, чтобы не было так холодно и страшно.

— Герой он у тебя, правильный парень, — услыхала она слова сидевшего рядом Александровича. — Сбросил мостки, чтобы эти звери сюда не полезли. Нас спас, а сам…

— Что ты девчонку пугаешь? Видишь, она и так дрожит, — ответила за Иру активистка Викторовна. — Придёт её Петя, он парень боевой. Сейчас отвлечёт от нас внимание, а потом оторвётся от этих псов и придёт. Мы все вместе мостки поставим, и он спустится. Он у тебя паркуром не занимается? — обратилась она к Ирине.

Услыхав такое новомодное слово от Викторовны, Ирина даже слегка улыбнулась.

— Ну, вот хорошо, хоть улыбнулась. Думаешь, откуда тётка знает такое слово? Моему внуку тринадцать, так он бредит этим смертоубийством. Всё скачет и даже пытается по стенке ходить. Уверена, что он мог бы на эту крышу легко спрыгнуть. Как-то из класса со второго этажа сиганул, так родителей в школу вызывали. Учительницу-пенсионерку чуть инфаркт не хватил, а ему хоть бы что. Отец хотел ремнём отходить, так этот засранец встал и говорит: «Только тронь, я с нашего третьего этажа выпрыгну».

Викторовна уже явно расслабилась: ниша, где они сидели, не просматривалась ни снизу, с земли, ни сверху, с крыши основного здания.

— Что же ты, дитё, так легко оделась? — спросила она у Иры.

— Вчера жарко было, я куртку в руках носила. Сегодня тоже утром солнце светило, вот и решила не брать лишнего, чтобы не таскаться с ней, — ответила, стуча зубами, Ира.

— Ну, это ещё только май: солнце светит — жарко, а зайдёт — холодно, хоть и юг. Я тебе свою куртку дать не могу, у самой хронический бронхит. Вот, возьми разве что мой шейный платок, — протянула она Ирине шёлковый платок с рисунком Эйфелевой башни и добавила, так, чтобы все слышали: — Мне зять из Франции в прошлом году привёз. Он у меня плавает. В Марсель заходил, — сказала она с откровенной гордостью в голосе.

Анна Викторовна — так звучало полное имя активистки — понимала, что одесситов, среди которых многие плавают, заграничными шмотками не удивишь, но поведала про платок, чтобы подчеркнуть к себе внимание зятя. Ира взяла платок и вначале повязала его на шею, но потом сняла и завязала двумя концами под подбородком, а оставшимися двумя у талии, сделав себе, что-то вроде кофточки. Стало немного теплее, и тут же в голову полезли другие мысли, главной из которых была откровенная жалость к себе. Как могло случиться, что она, абсолютно мирный человек, совершенно домашняя девочка, попала сюда, на эту крышу, пережив столько ужасов в этой проклятущей Одессе? За Петю вначале тревоги не было. Он казался слишком надёжным и ловким, чтобы с ним могло что-то случиться. Скорее всего, убежал, немного погодя вернётся, но, когда эта успокоительная мысль пришла в голову, в памяти всплыл давешний тревожный сон про Петю. Это видение было настолько ярким, что Ирина даже вздрогнула.

— Ты чего? — спросила её Викторовна. — Всё равно холодно?

— С Петей будет плохо, — ответила, глядя в одну точку, Ира. — Я сегодня сон видела, он там бледный и весь в белом.

По лицам сидевших вокруг женщин она поняла, что ничего хорошего этот сон не предвещает, и они тоже понимают, что с Петей беда. Нашлась Викторовна, которая тут же затараторила:

— Ну и что, что в белом, может, это к свадьбе. Вы же ещё не женаты? Мне вот сегодня тоже сон приснился, вроде ты, Зинка, — повернулась она к своей подружке, — стоишь в фате в белом подвенечном платье, замуж собралась, правда, кто жених, не разглядела. Пора уже, сколько можно вековать в одиночку? Я проснулась счастливая, что наконец-то у тебя жизнь наладится. Деток, конечно, уже поздно заводить, но можно взять в детдоме…

Балагуря, Викторовна не заметила, как сжалась сидевшая рядом подружка, с какой тоской посмотрели на неё остальные сидельцы.

— Чего вы так на неё смотрите? Что плохого в этом сне? — несколько испуганно спросила Викторовна.

— Да нет, ничего, нормальный сон, — ответила ей Зинаида, пряча глаза. — Это твои мечты наружу прут.

— Конечно, мечты, у меня тоже свадьбы не было. Я сама из Курска приехала сюда, чтобы покупаться в море, а тут морячок торгового флота ко мне на пляже подвалил. Туда-сюда, любовь-морковь. Приехала домой уже беременная. Пишу ему, а он, мол, решай свои проблемы сама. Я ему тогда дала телеграмму, мол, если хочешь ходить в загранку — женись! Меня умные люди надоумили, мол, если на него накатишь в пароходство, он перепугается, что визу закроют, и женится. Так и получилось. Позвал мой Игорёк меня, встретил, стали жить у его матери на Молдаванке. Перед рождением первой дочки расписались. И надо сказать, жили неплохо, но вот свадьбы не было. Потом, правда, его повариха с судна пригрела, но это было позже, когда сын у нас появился. Поэтому проснулась я сегодня счастливая, увидев, что тебя замуж отдаю…

Она едва успела закончить фразу, как до них донёсся истошный женский крик. Вначале можно было расслышать слова: «спасите», «помогите», а потом только визг и вой, так истошно и пронзительно кричат обречённые на смерть.

— Кто это? — насторожился Александрович. — Не наша ли секретарша кричит? Покоя она мне не даёт.

— Да брось ты, нас спрятала, а себя, беременную, не успела? — урезонила его Викторовна. — Это кто-то из наших. Что они там с женщиной делают, может быть, насилуют?

Ира, чтобы не слышать этого ужасного крика, закрыла уши ладонями и даже зажмурилась, но заглушить страшный крик было невозможно, он ввинчивался в мозги, леденя душу. Кричали где-то рядом. По всей видимости, на четвёртом этаже, на одном уровне с которым была крыша пристройки. Ещё страшнее было слышать реакцию площади, которая в ответ на призыв о помощи вопила своё: «Колорадку