В Одессу на майские. Некурортный роман - Ирина Викторовна Буторина

более что она права. С первого класса всегда за справедливость. Русская душа, ничего не попишешь. Так что были у меня причины стать революционером, как говорит моя матушка, но, боюсь, что сегодня карьера революционера может закончиться. Увы, с нами тут не шутят. Я уверен, что нас сюда загнали, чтобы уничтожить, чтобы полностью ликвидировать оппозицию и запугать город. Отец мне говорил, что на наш порт открыл рот некто Беня — редкая сволочь и, как он сам себя совершенно точно называет, жидофашист. Он ни перед чем не остановится. Наверное, нанял этих ублюдков, чтобы нас всех одним махом угробить, объявить Одессу своим городом и захватить порт. Он знает, что украинская власть всегда с теми, у кого есть деньги. Всех купил: и горисполком, и милицию.

Парень замолчал, прислушиваясь.

— Похоже, бегут тебя искать, тихо…

По коридору забухали шаги нескольких человек, раздающих пинки в двери направо и налево по коридору.

— Хлопци, вин дэсь тут, трэба уси двэри выбыты, но його знайты!

— Що, в тебе е сылы, щоб скризь уси выбыты, дурню? Дядьку казалы, що дуже тут усэ нэ громыты. Так трохи, щоб змоглы казаты, що це ти двадцять москалей, що прыихалы до Одесы, поробылы. Мы вже там, на сходах бильше набылы, я пытався порахуваты, але сбывся.

Вскоре удар пришёлся на дверь, где сидели Марк с Петей. Стул зашатался и чуть не упал.

— Ось хлопци, де сыдыть москаль! — закричал один из преследователей. — Дывы, на стул закрився, давай двэри зломаемо!

— Навищо напрягатыся, зараз мы его звидсыля выкурым. Тягны сюды оту отруту.

— Ты понял, что они сказали? — зашептал на ухо Марк.

— Понял, — кивнул в ответ Пётр.

— Сейчас притащат сюда газ. Надо делать ноги. Если есть с собой паспорт и русские деньги, спрячь здесь. Тебя точно не помилуют. Выживешь — заберёшь.

Петя быстро достал из кармана паспорт и засунул его на одну из полок, где лежали папки с бумагами, положив между страниц последнюю оставшуюся русскую купюру.

— Как они нас будут травить, они же тоже отравятся, — спросил он у Марка.

— Я видел у них респираторы, а у нас с тобой есть только это, — вытащил он из кармана пучок марлевых повязок. — Матушка в карман сунула, когда уходил. Говорит, носи, чтобы тебя никто не узнал. Я предкам позвонил, уже, наверное, всех на уши ставят. Так что надо как-то протянуть.

Положив повязки на стол, Марк облил их из бутылки водой, отжал и предложил:

— Надевай по три штуки, много не будет, теперь надо идти на прорыв. Если они прямо у дверей, расталкиваем и бежим в разные стороны, если в одном месте, бежим в противоположную сторону, а там — куда кривая выведет. Итак, я тихо вынимаю стул, ты со всей силы пинаешь по створкам, чтобы и этим гадам досталось, и бежим. Раз, два, три, — тихо скомандовал Марк.

Петя пнул дверь со всей накопившейся яростью. Створки распахнулись в разные стороны, ударив стоящих за ними нациков. От неожиданности они на секунду онемели, и Марку с Петей этого хватило, чтобы оттолкнуть врагов и помчаться в разные стороны коридора. Петя бежал, на ходу срывая маски, которые сейчас мешали дышать, так он не бегал даже на соревнованиях. В спину дышала смерть. Впереди был длинный тёмный коридор, в конце которого светилось окно. Мелькнула мысль: «Говорят, все перед смертью видят тёмный коридор, а впереди светлое пятно. Что там: рай или ад?» Увы, до светлого пятна он так и не добежал, ад ждал его у прохода на лестничную клетку. Выскочившие оттуда боевики сбили его с ног бейсбольными битами. Потом на него набросилась разъярённая свора псов и била с таким ожесточением, как будто он был не просто незнакомым парнем, а их смертельным врагом. Пытаясь защищаться от сыпавшихся на него ударов, Петя напрягал мышцы, закрывался руками, сворачивался в комок, а голову непрерывно съедала мысль: «За что, что я им сделал?» Его пинали, месили кулаками, прыгали на его распластанном теле. Он хотел крикнуть: «За что?», но не мог. В конце концов, утомившись, бандиты решили, что его надо пропустить через строй позора. Что это такое, ему ещё только предстояло узнать, а пока его потащили с четвёртого этажа на первый по лестнице, сплошь заваленной трупами. Через отёкшие щёлки глаз Пётр с ужасом наблюдал картины преисподней, заваленной скорченными, обгорелыми телами и лицами тех, кто ещё пару часов назад был молод и крепок.

— Фашисты, — проговорил он распухшими губами и тут же получил удар под дых.

— Фашисты? Зараз ты узнаешь, поганый москаль, кто такие фашисты, — заревел над ним знакомый голос. — Я тебе впизнав и зараз спалю тебэ, а потим пийду твою жидовочку шукаты. А ну, хлопци, дайтэ мэни оту пляшку, зараз я его пидшмалю, як и тых.

Сквозь слезы и кровь, застилавшие глаза, Петя увидел своего мучителя. Это был татушник. Оселедец на его бритой голове упал на лицо, закрыв один глаз, зато второй, злой и черный, горел неподдельной ненавистью на улыбающемся по обыкновению лице. Кто-то услужливо подал татушнику бутылку из-под пива «Оболонь». Фашист потряс ею над лицом Петра, но из бутылки выкатилось только несколько капель бензина, поджечь которые было невозможно. Тогда палач достал из кармана зажигалку и приказал приятелям:

— А ну дэржить його, хлопци, я йому зараз новэ тату зроблю, як литера М, щоб бильш не путаты його з нормальнымы людынами. Хай уси знають, що ця мэрзота е москаль!

Подельники татушника задрали Петино лицо, а мучитель стал водить по нему открытым пламенем зажигалки, выписывая букву на лбу и щеках. Боль была адская, но Пётр, закусив язык, молчал, не давая палачу повода радоваться. Потом бандиты вытащили его на улицу и пинками заставили идти между двумя шеренгами озверевшей от пролитой крови толпы. Здесь стояли и футбольные фанаты, и просто националисты всех полов и возрастов. Объединяла их только бьющая через край злоба и возможность вылить её на ни в чем не повинных людей, выводимых из горящего здания Дома профсоюзов. Они тешили сидящего в них зверя, осыпая идущих сквозь строй пинками, ударами палок и плевками. Пройдя метров десять на подгибающихся ногах, Пётр упал, но его заставили ползти, избивая ногами и палками. Он полз, уже не чувствуя боли, полз до тех пор, пока не потухло сознание.

Скованная страхом

Ира сидела на крыше пристройки Дома профсоюзов Одессы, сжавшись в комочек и дрожа всем телом. Было даже не так страшно, как холодно.