ПАРАБЕЛЛУМ - Антон Меламед

Мужчина принялся затравленно озираться по сторонам, прикидывая, как обойти Белчера на узком пирсе. Острие шпаги переместилось с груди незнакомца на сверток.

– Я теряю терпение: одно неосторожное движение, и я проткну тебя как мешок.

– Сеньор, пощадите меня! Я ни в чем не виноват! – на плохом французском с ужасным испанским акцентом затараторил мужчина.

– Сверток! Покажи, что там у тебя.

– Ничего, сеньор! Это просто рыба.

– Показывай. Если это рыба, то даю слово чести, что отпущу тебя и забуду, что брал мою лодку.

Лицо незнакомца исказилось от отчаяния.

– Сеньор, пощадите! Я не хотел! Меня заставили!

– Сверток! Положи его на землю и открой. Считаю до трех.

– Сеньор, сжальтесь надо мной! Я обыкновенный рыбак.

– Раз.

– Меня ждут дома голодные ребятишки! Пожалуйста, сеньор!

– Два!

В панике человек положил сверток на землю, развернул его и в ужасе отступил назад к воде. На грязной тряпице лежала шкатулка Натаниэля Картера, которую Белчер спрятал в своей каюте на «Тике» несколько дней назад. Он склонился над ней, чтобы поднять, и в этот момент человек бросился на него. От неожиданности Белчер не успел отреагировать, и оба покатились по пирсу. Вор первым вскочил на ноги и бросился бежать по улице. Белчер сделал было попытку догнать его, но в последний момент передумал, так как не хотел оставлять шкатулку без присмотра. Он проследил взглядом за убегающим и увидел, как навстречу ему на улицу вышел шатающийся Кейн.

– Эрин, держите его! – прокричал он ирландцу. – Держи вора!

Испанец сделал попытку увернуться, но, даже мертвецки пьяный, Эрин Кейн был молниеносен. Неуловимым движением его рапира вылетела из ножен, и в то же мгновение вор оказался насажен на нее по самую рукоять.

– А, черт! – выругался Белчер. – Проклятье, зачем вы убили его?

Эрин озадаченно посмотрел на обмякшее тело, затем, так же недоуменно, на Белчера и запинающимся голосом спросил:

– Р-разве вы не сказал-ли, что это вор? – он громко икнул, вынул рапиру из мертвеца и с отвращением посмотрел на стекающую по лезвию кровь. – Джек, вы на редкость непоследовательны. Мы не того похоронили?

Капитан Белчер только махнул рукой. После всех событий сегодняшнего дня у него просто не осталось сил спорить.

– Я не знал, что вы пьяны!

– О да, – печально прицокнул языком Кейн. – Уже который месяц.

* * *

Когда служанка помогла госпоже переодеться в пеньюар для сна, Адель в задумчивости накрыла рукой ее ладонь. Мадмуазель де Кюсси сидела перед зеркалом в своем будуаре, и девушка расчесывала ее волосы.

– Берта, ты когда-нибудь была с мужчиной? – спросила она в задумчивости.

Маленькая миловидная негритянка вздрогнула от неожиданности.

– Мадмуазель?

– Прости. Кажется, мы не говорили уже тысячу лет. Я совсем не знаю, как ты жила, пока я была на Тортуге.

– Госпожа была занята, – тепло отозвалась служанка, и веселые ямочки на ее щеках заставили Адель улыбнуться.

– У тебя есть кто-то?

Девушка смущенно потупилась.

– Нет, мадмуазель.

– А как же Гуама? Я помню, как ты на него смотрела, когда он приходил к нам.

Берта изменилась в лице, и глаза ее блеснули. Она едва сдержалась, чтобы не расплакаться.

– Нет, мадмуазель, – девушка прикусила губу, чтобы скрыть ее дрожь. – Я больше его не видела. Нам нельзя общаться.

Адель повернулась к ней.

– Что такое? – воскликнула она взволнованно. – Кто может тебе запретить? Мы ведь говорили об этом. На Эспаньоле я не могу дать тебе вольную – тебя тут же снова продадут в рабство, но здесь, в поместье де Кюсси, вы свободные люди. Ты можешь общаться с кем пожелаешь, Берта.

– Это так, госпожа! Вы самая добрая из всех людей, которых я когда-либо встречала, – быстро заговорила маленькая негритянка, роняя слезы. – Даже мои соплеменники продали меня в рабство! Нет никого добрей вас во всем свете!

– Тогда что же?

– Гуама принадлежит другому хозяину, – просто ответила служанка. – Другой хозяин не такой добрый человек, как вы, мадмуазель. Ведь индейцы таино не так дорого ценятся, как негры. Его собираются продать на испанский Мейн.

– Продать? – выдохнула Адель, вскакивая со своего места.

– Да. В Маракайбо.

Мадмуазель де Кюсси стояла так какое-то время, пытаясь переварить услышанное, а когда полностью осознала это, то изменилась в лице.

– Моя маленькая девочка, – испытывая неудержимую жалость к этому юному созданию, Адель бережно обняла ее, и Берта, не выдержав, разразилась горючими слезами у нее на груди. – Я поговорю с его хозяином. Возможно, еще можно что-то предпринять!

Берта подняла на нее заплаканные глаза, которые светились таким доверием и благодарностью, что Адель не сдержалась и снова прижала ее к себе.

Когда служанка ушла и мадмуазель де Кюсси осталась одна, она долгое время не могла прийти в себя от этих новостей, которые вытеснили из ее головы даже те, другие мысли о том, о ком она не могла перестать думать. Джек Белчер ворвался в ее жизнь так внезапно и стремительно, что девушка оказалась совершенно к этому не готова.

Ее мир разделился. До нападения на «Рубис» он был спокойный, уравновешенный, и все в нем было понятно. Но после того, как Адель увидела его, прорубающего к ней дорогу, забывшего про страх, окутанного пороховым дымом пистолетных выстрелов, в ее сердце поселилось какое-то существо, которое проказливо смешивало мысли, стоило лишь девушке вспомнить о капитане.

Когда она закрывала глаза, то видела его, захваченного боем и стремлением прийти ей на помощь. Когда открывала – перед ней маячил открытый образ капитана, смотрящий на нее прямо и с какой-то надеждой. От этого сердце еще больше сметало мысли в хоровод, и Адель не могла сосредоточиться на своих чувствах, которые ее то воодушевляли, то пугали по очереди.

Такое состояние для уравновешенной и рассудительной мадмуазель де Кюсси было совершенно невыносимым. Ее отец, уделяя дочери все свободное время, сумел воспитать в ней не только умение мыслить самостоятельно и делать выводы, но также развил в Адель проницательность ума и прямолинейность характера – качества, совершенно необходимые для того, чтобы отделить лукавство от искренности. Этим и объясняется тот, казалось, невообразимый факт, что, достигнув совершеннолетия, ослепительная Адель не только не имела поклонников, но даже ни разу в жизни не слышала признания в любви. Испытав на себе ее прямолинейность, молодые люди в присутствии мадмуазель быстро теряли уверенность и обескураженно сдавались еще до того, как им приходила в голову подобная мысль.

Поэтому на Тортуге девушка впервые испытала на себе навязчивое мужское внимание. Местная братия, не обремененная изысканностью аристократии, была сверх меры