1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин

Вместо призыва на вой ну что степь получила? На одну юрту – две бумаги о реквизиции: коня и степняка на фронт. Раздельно! Отдельно коня реквизируют, отдельно жигита! Одного – балки перекатные таскать с мешками, другого – защитные укрепления строить. К скоту приравняли – реквизиция! Вещь они, что ли? Скот? Что ж… получат они скотов… получат! Раз нет хана в степи, придется самим разбираться! Покажем, что рано за скотину приняли…

Ливень мешал Иманову понять, что происходит в Казачьем стане. Загоревшаяся в самом начале атаки церковь потухла, и пламя больше не охватывало колокольню огненными языками. Набат тоже прекратился, и теперь сквозь шум дождя доносились только еле слышные хлопки выстрелов. По ним не разберешь, кто палит, кто побеждает… сколько людей еще в строю. Левый и правый фланги уже должны были отступить назад, утянуть за собой казаков, растягивая их по степи. Центр отряда, с которым он ворвался в город, по плану должен был дойти до банка и далее на управу. Но жигиты увязли в бою, остались среди узких улочек Казачьего стана и теперь отстреливаются, пытаясь выйти в степь.

Подойдя к банку, Иманов понял, что Алимбай наверняка тоже застрял с аргынами у Северного выгона. Иначе был бы уже здесь, с обещанными верблюдами и караванщиком.

Возле банка было пусто. Не было ни Алимбая, ни верблюдов, ни караванщика. Хуже того, не было даже русских рабочих и Литвина. Иманов на коне поднялся на крыльцо и, нагибаясь у входного проема, въехал в центральный зал банка.

По всему залу валялись листы бумаги, пустые денежные мешки, осколки мрамора. Пыль гранитной крошки кружилась в воздухе, оседая густым налетом на лакированные поручни перил. В центре зала лежали два тела.

Иманов узнал в одном из них помощника Литвина. Как живой! Глаза закрыты, улыбается чему-то. Чему тут можно улыбаться? Золото наверняка с товарищем своим не поделил, друг в друга постреляли! Вот и хваленая партийная дружба. Все это сказки, все придумано. Как они говорят на своих съездах? Все для народа! Вот это – все! Как до золота дело доходит, то о народе мало кто вспоминает, больше о себе начинают думать. Правильно он и англичанину отказал, когда тот деньгами заманивал, и Литвину по золоту только помочь согласился. Это им золото в городах нужно. В степи ему, Иманову, нужна свобода.

Разница между англичанином и Литвином лишь в одном: первый деньги давал, чтоб Иманов ничего не делал – ждал особого приказа; второй дал оружие и сразу взамен попросил напасть на город. Первый обещал деньги на постоянной основе, ежемесячной. Второй заверил: если все получится, даст еще оружия, столько, сколько у Иманова наберется людей. А в остальном они схожи: хотят, чтоб степь подчинялась им.

Он спешился и подошел ко второму человеку. Тот лежал ничком, спрятав лицо в груде битого кирпича. Взяв за плечи, Иманов перевернул тело: смуглое лицо с высоким, забритым лбом, яркий зеленый тюбетей валяется рядом, на ногах красные сапоги. Татарин… Караванщик? Если караванщик, тогда и Алимбай был здесь. Неужели Алимбай взял золото, убив и русского, и татарина? Если это так, аргын вряд ли пойдет к управе, а скорее всего, уже гонит верблюдов в степь, пытаясь спрятать украденное.

Оставив труп татарина, он заскочил на коня и направил его к выходу из банка. Иблисовы дары – нельзя дотрагиваться до них. Золото сводило с ума и людей посильнее, чем Алимбай. Сколько людей сгорело от этого желтого, как степи Сары-Арки, блеска? В самом Торгае, в области, один за одним, сраженные сиянием собачьего металла, падали перед ним на колени уважаемые люди – бии и баи.

Раньше, когда царское правительство еще не так сильно сжимало в тиски аулы, сами баи и бии продавали свои земли, меняя их на цветные побрякушки и рыжие слитки. Спустя время, поняв, что Россия со своими казаками и генерал-губернаторами не собирается больше покупать степняков и перестала с ними считаться, эти же баи и бии кинулись под ноги османам – заискивая уже перед ними. До Литвина к Иманову сколько предложений было от турков? Сколько раз за два года обращались к нему с бумагами от Энвер-паши? Много! И все время встречи проходили через руки баев. Турки покупают баев, чтобы «Великий Туран» строить. А какое место они уготовили там казахам?

Как сказал в Торгае тот немец, Оскар фон Нидермаер: «Аман, от Афганистана до Казани будет ваша страна – Туран, от Ирана до Турции, от Алтая до Черного моря. Вам надо поднимать восстание. Германский рейх поможет. Вы сможете скинуть гнет русских. Мы уже помогаем туркам и афганцам против русских и англичан. Поможем и вам. Вы будете жить на этой территории хозяевами». Немец сидел с ним один на один в юрте. Высокий, светловолосый, в обычном вой лочном халате и повязанном на голове тюрбане, он вызывал доверие. Да и говорил он, в отличие от многих европейцев, на языке собеседника – казахском. Иманову хотелось ему верить, хотелось думать, что хоть одному из всех иностранцев, кто расшатывает степь, не чужды проблемы юрт и кибиток, не чужды боль и обида за земли и не ради личной выгоды он сидит в прокопченной юрте и говорит с ним. «Я согласен, – сказал тогда он, – согласен поднять восстание против царя. Что для этого нужно? Подготовить жигитов?» «Их подготовят инструкторы, – ответил германец, – вы будете обучаться у турецких и германских военных. Они же вас научат и политической борьбе, и подрывному делу. Без их ведома, самим, ничего не предпринимать. Все указания будут идти из Анкары и Берлина». После этих слов Иманов понял, что казахам в Туране вновь отводилась роль материала для «реквизиции». Что этот умный, знающий тюркский язык Оскар фон Нидермаер считает его лишь пушечным мясом для достижения своей цели. «А ваша выгода какая? – спросил Иманов напрямик. – Ослабить русских?» «Больше англичан, – честно ответил германец, – русских мы и без вас разобьем. Вы в чем-то сомневаетесь? Не хотите быть хозяином своих земель? Почему?» «Я не был никогда хозяином земель Афганистана или Ирана, – серьезно ответил Иманов, – и не собираюсь им быть. Зачем мне земли Черного моря? Какой я там хозяин? И в степи мне не нужны турки, считающие себя хозяевами… Я хочу жить на своей земле без чужих указаний». Германец закончил тот разговор словами: «Мы еще вернемся к этому вопросу. Вы умный человек, но слишком любите свободу. А ее в чистом виде не бывает…»

Здание управы, будто