1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин

– Сеанс начинается. В театре не курить и громко не разговаривать.

Теперь уже захохотали все гости и, выстроившись в очередь, начали заходить в зал.

Вместо сидений в зале стояли стулья, обитые мягким бархатом. Тяжелые красные портьеры, обшитые позолоченной тесьмой с пушистыми шишечками на концах, скрывали сцену от зрителей. Задние ряды стульев располагались у самого входа, выступая на ковровую дорожку. Огромная хрустальная люстра свисала к центру зала каскадами остроносых сосулек.

Литвин, проходя за англичанином, насчитал пять рядов по десять стульев в каждом. Дойдя до первого ряда, сэр Томас вслух отсчитывал:

– One, two, three, four! Наше! Господин Литвин! Шестое вам. Господин Тропицкий… мм…

– У меня седьмое, – пропуская вперед даму, добродушно сказал Тропицкий, – сначала дам! Я с вами, значит… Литвин. Вы из Литвы? Как вам наш город?

– Я из Омска, – присаживаясь, ответил Литвин. – Красив. Но я не успел его весь посмотреть.

– Весь? Ну, вы завтра приходите в управу. Я вам лично все три улицы покажу! Никитиш… Анастасия Никитична, вам сцену видно?

Никитишна, не проронившая за вечер ни единого слова, только пожала плечами: мол, как бы сцену ни было видно, ноги если вытянуть – они туда залезут.

– Искупаемся! – вновь повернулся к Литвину Тропицкий. – Рыбалку любите? У нас вот такие щуки, – он, разведя руками, показал, какие щуки водятся в Ишиме, – и поболее бывают. А охота? Сайга приходит весной… олени, козлы…

– Я бы с радостью…

– Значит, после обеда. Вы в управу придете, Кривец вас… эт помощник мой, кабинет покажет… Свистеть в театре можно? Я помню, в детстве, когда на площади представление было, батя на шею посадит и я свищу… Эх, сейчас тоже бы свистнуть! А?

Литвин заметил, как озорно заиграли глаза уездного начальника. А ведь и свистнет, не удержится. Свет потух, и на сцену вышел человек в белом костюме и шляпе.

– Меня зовут Садвакас, – человек снял шляпу и поклонился, – я режиссер спектакля. Наш театр молодой, юный…

Тропицкий вдруг зааплодировал. За ним захлопали остальные зрители. Литвин, поставив портфель у ног, пару раз ударил в ладоши. Когда аплодисменты стихли, Садвакас продолжил:

– Спасибо! Впервые в Акмолинске раздаются аплодисменты в театре. Впервые мы становимся частью чего-то общего, такого, что никогда еще не было в нашем городе. Этот спектакль особый. Не потому, что он поставлен силами актеров нашего города, не потому, что мы сами делали декорации и написали пьесу. А потому, что задача этого спектакля показать… – Садвакас взял паузу и, выждав гул интереса из зала, закончил вступительную речь словами: – А что показать, вы сами увидите! Итак… «Волны счастья»!

Портьеры задвигались – из зала было видно, как двое актеров в чапанах тащили их в разные стороны, – и на сцене появилась вой лочная юрта. Возле юрты сидел мужчина в широких штанах и рубашке, на которой красовались разноцветные заплаты. Мужчина водил прутиком по импровизированному огню, пытаясь разворошить окрашенные в красный цвет листки бумаги.

– Раздувая огонь, – раздался красивый голос за сценой, – раздувая этот огонь, мы сами становимся его частью… Как искры, разлетаясь по степи, мы вспыхиваем в каждом ауле, на каждом джайлау, зажигая собой других.

Актер поворошил еще раз костер и поднялся. Вытянувшись в струнку, он гордо поднял голову и сказал:

– Мы тоже люди! Мы устали тлеть. Поднимаясь, мы протягиваем руку остальным, тем, кто еще сидит в темноте.

Из зала кто-то спросил:

– Про что он? В какой темноте они сидят?

– Это аллегория! – ответил ему со сцены красивый голос. – Не мешайте спектаклю. Все вопросы потом!

Актер, сбившись, вспоминал текст. Красивый голос подсказывал ему:

– Вместе… вместе мы сможем говорить громче… громче…

– Громче, – продолжил актер, – и нас услышат! По всей степи, по всем кибиткам. Туда, где льется кровь… туда смерть… как скот погонят! Не лучше ли…

– Про призыв говорит? – выкрикнул со своего места Байщегул. – Вот, значит, какой спектакль мулла с поэтом приготовили?

В зале раздался шум. Все повскакивали с мест, пытаясь перекричать друг друга. Тропицкий что-то шептал Никитишне. Сэр Томас зааплодировал, прокричал «браво!» и вдруг наклонился к Литвину.

– Срочные дела. Не говорить вам до свидания, – произнес англичанин и, поднявшись с кресла, быстро зашагал к выходу.

На сцену выскочили сразу пять актеров в чапанах и стали громко петь песню.

– Родная, – орали они, – вскормила ты нас для доброты!..

Со стороны улицы сквозь ор и пение донесся приглушенный стенами гул, и Литвин, еле уловив его, понял – не гром! Нестор взорвал острог. Пора!

Он наклонился вперед и, приоткрыв портфель, засунул в него руку. Керосиновая зажигалка, щелкнув вхолостую дважды, наконец вспыхнула, обжигая пальцы. Шнур зашипел, и Литвин захлопнул портфель. Внимания на него никто не обращал. Он положил портфель на стул и быстро зашагал на выход. Толкнув дверь, Литвин обернулся. Со сцены пятеро актеров, перекрикивая зал, пели песню. Тропицкий вдруг отвернулся от Никитишны, заметил отсутствие Литвина, посмотрел на оставленный портфель, взял его, открыл, изменился в лице и, резко соскочив с места, побежал вдоль ряда в сторону окна, держа портфель над головой.

– Ложись! – раздался голос Тропицкого. – Бомба! Все ложись!

Литвин, закрыв за собой дверь, сразу же услышал хлопок. Правый бок обдало жаром. Он, еле удержавшись на ногах, выстрелил на звук. Байщегул сползал по колонне вниз, держась рукой за сердце. Тут же раздался взрыв. Ударной волной выбило разом все окна. Из зала донеслись крики, и Литвин, спотыкаясь, рванул к запасной двери. Толкнув ее плечом, он выскочил на улицу и, перепрыгнув через заросли кустарников, оказался на аллее. Вдали ориентиром маячила пожарная каланча. Через двадцать минут Нестор с Феодосием должны встретиться с ним и с Имановым. Литвин, заваливаясь на правую сторону, побежал к управе.

Глава 17. Хадиша

Ливень хлестал так, словно кто-то на небе раз за разом опрокидывал на землю кадку с водой, пытаясь смыть с города кашу из пыли, боли, пороховой гари и крови. Земля, не успев за день впитать остатки утреннего дождя, враз покрылась глубокими лужами, на которых пузырились белесые бугорки. Пальба со стороны Ишима глохла в плотной завесе дождя, звон и грохот выстрелов тонули в водной лавине.

Как и вчера, Халил вывел верблюдов на Большую Базарную улицу. Через мечеть, в обход Казачьего стана, он выскочил к своему дому, направляя верблюдов к высоким тесаным воротам.

– Бура, Буй… Бой! – перекрикивая шум дождя, приказал он верблюдам выстроиться вдоль забора в ряд. – Хазыр! Аяй!

Халил