1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин

Отец сам строил этот дом. Двор разбил так, чтоб со стороны улицы видна была только крыша дома – через пять яблонь, за садом, начиналась жилая постройка. От крыльца во внутреннем дворике – дорожка к мунче[27]. Старую мунчу пожар унес: огонь с выгона на ее стену перекинулся и слизал так быстро, что тушить пришлось уже черные обугленные скелеты бревен. После пожара ров от степи с отцом сделали, отгородились от огня. А новую мунчу ближе к дому поставили, чтоб с крыльца по зиме быстрее к чайному столику добегать. Сарай для верблюдов вдоль жердей соорудили, с выходом на Северный выгон – удобнее и пасти, и в путь снаряжать.

Сам дом делился на две половины – женскую и мужскую. Чаршау[28] отец разграничил по углу, выходящему на кухню. Резная, обрамленная расписными узорами перегородка упиралась в боковую стену, где в высоких нишах треугольниками лежали постельное белье и чистая одежда. Вдоль других стен стояли сундуки и столы с посудой, накрытые вышитыми салфетками и небольшими яркими ковриками. Центральное место в доме занимал топчан, возле которого всегда стоял самовар.

Халил с детства помнил, как мать каждую весну красила дом. По стенам причудливыми узорами вырастали сказочные деревья – тереки, плескались волны Итиля, а на воротах распускались бутоны невиданных в степных краях цветов. Однажды он попытался помочь матери, взял кисть и краски. Нарисовал батыра… Отец, взяв скалку, дважды заехал ему по мягкому месту.

– Рисуем только цветы и природу, – гладя по голове, утешала Халила мама, – балам, рисовать людей харам! Разве Карабек-хаджи не говорил этого? Возьми кисть, смелее… Вот… Ты можешь разрисовать занавеску у казана! Но только горы или степь!

– А если я хочу нарисовать тебя, – спрашивал Халил, – это тоже харам?

Мама вздыхала, брала кисть и выводила новый орнамент на стене.

– Зачем меня рисовать? – смеялась она. – Лучше посмотри, какой шамаиль[29] привез из Коканда Хабибула-ати.

Мама вешала шамаили на стены и часто останавливалась возле них, читая цитаты из Корана. Она молча шевелила губами, читая арабскую вязь на шелковых полотнах. Из каждой поездки Хабибула-ати привозил матери новые шамаили и за чаем рассказывал о том, что видел в чужих странах.

– Представляешь, Мататай, у них вот такие шапки! – он складывал над головой руки домиком и покачивался на стуле. – А еще они… говорить?

– Бисмилля, – охала мама, – слушать такое можно?

– Конечно, можно. Вот, Мататай, а еще они придумали такой длинный столб… Не такой, как у нас на Константиновской ярмарке, а столб… как… – он искал, с чем можно сравнить тот длинный столб, и, не найдя примера, показывал в окно минарет мечети, – только выше!

– И?

– Вот, – радостно говорил отец, доставая из баула новые красные ичиги, – я долез! Они жиром мажут столб! Свиным! А я песком натерся.

– Ты трогал свиной жир своим телом? – делая круглые глаза, восклицала мама. – Хабибула… Мурат-улы, срочно в мунчу!

Отец смеялся и, с Халилом на руках, бежал мыться в баню. И уже вечером мама, пряча новые сапожки в сундук, подавала на стол теплый балиш, украшенный витиеватыми косичками.

Когда ее не стало, отец был в караване. И маленький Халил на всю жизнь запомнил, как Карабек-хаджи встречал отца у ворот. Тот, молча выслушав муллу, спокойно загнал верблюдов в сарай, тихо прошел в дом и первым делом повесил на стену новый шамаиль. Ночью, за стенкой, Халил услышал наконец-то голос Хабибулы-ати. Он сказал: «И еще… представляешь, Мататай… они опять столб измазали… Но я дошел до конца… Мататай, смотри, что я выиграл…»

Через год отец взял Халила в первый караван. Через пять лет Халил уже сам вел верблюдов, а еще через десять лет отца не стало. Возле новых копей на караван напала ватага беглых каторжан, промышлявших разбоем в степи. Верблюд Бура привез домой тело отца, а Арсен, еле сидящий на другом верблюде, с тех пор стал зваться Кривым Арсеном.

Джалил дал Халилу деньги на первый караван. Карабек помог с дорогой. Нет уже ни сарта, ни муллы… Еще немного, и не станет города… Не обращая внимания на лужи, Халил заскочил на крыльцо и потянул на себя дверь. Закрыта изнутри. Он протянул руку к окну и постучал по стеклу. Тишина…

Каждый раз, возвращаясь домой после долгого отсутствия, он испытывал волнение. Не страх, не боязнь, а именно волнение. Сердце начинало биться чаще, словно с каждым шагом, приближающим его к двери, добавлялся еще и еще один удар в груди. Халил десятки раз представлял, что у ворот его встречает Карабек…

С тех пор как он взял в жены Хадишу, в доме появилось тепло. Родители Хадиши жили в Джамалеевке. В городе бывали на ярмарках, продавали скот. Приедут – уедут! Свое хозяйство, свои заботы. Анвар, брат Хадиши, в город перебрался, Халилу с двором помогал. Женщине одной дома нельзя, и когда Халил уходил с очередным караваном, он смотрел за двором и был при доме. Нет теперь и Анвара… Наслушался сказок Кубрина, вздора Нестора… Свое «я» хотел показать… Жалко парня… Завтра в банке его труп найдут, как объяснить, почему он там оказался? Почему с дыркой от пули в теле лежит… Где золото городское? Халил по инерции обернулся в сторону ворот – стоят верблюды! Ждут его!

– Халил, ты? – раздался голос из-за двери. – Халил?

– Я! На улице дождь! Не выходи. Дверь только толкни, – предупредил он.

Через минуту дверь открылась, и Халил увидел жену в длинной, до щиколоток, рубахе и накинутом поверх нее зеленом джиляне. Хадиша одной рукой прятала косы под полосатый тастар[30], а другой придерживала живот.

– Толкается, – слегка улыбнулась она, – тебя ждет.

– Босиком вышла, – Халил указал на голые ноги и осторожно дотронулся до живота жены. – Руками толкает?

– Может, и руками, – Хадиша скромно пожала плечами, – я не знаю… Халил, – прижавшись к нему, тихо сказала она, – мне страшно. Я боюсь!

– Это не вой на, – обнял жену Халил, – это степняки на город напали. Уйдут! Пошумят и уйдут. Чай готов? Чая хочу!

– Готов… готов… А я… – Хадиша заохала и, упрекая себя за нерасторопность, заковыляла к топчану. – Анвар как верблюдов взял, сказал, что ты скоро будешь… Я и балиш испекла. Анвар тоже странный… Сиди, женщина, не лезь, женщина. Я же ему сестра старшая и тебе жена, а не просто женщина с базара… Мог бы и больше сказать. И так, и так спрашивала. Сиди и сиди… Халил, я баню с вечера топила, а потом эти выстрелы… Тебе, Халил, чай сейчас будет… А