Ангел с черным крылом - Аманда Скенандор

Немного жира, и ботинок снят. Мужчина почти не дернулся. Уна списала это на действие опийной настойки, которую Эдвин дал пациенту. Но и ее идея оказалась очень кстати. В комнатушке было так холодно, что кипяток остыл за считаные минуты. Как только вода стала не такой горячей, Уна промыла рану. Хотя наружу торчала только большая берцовая кость, из того, что она успела усвоить во время своих вечерних уроков с Дрю, следовало, что малая берцовая была, скорее всего, сломана тоже. Уна помогла Эдвину наложить шину, подавая паклю, бинты и прочие материалы прежде, чем он успевал попросить.

Патрульный направился в карету скорой помощи за носилками, а Уна пошла за ним, чтобы принести одеяло.

– Вы так добры к этим оборванцам… – вздохнул полицейский, когда они начали снова подниматься по темной лестнице. Уна пыталась уловить сарказм или подозрение, но тот говорил искренне, без всякой задней мысли. – Я слыхал, что медицинские сестры из Бельвью совсем другие, а теперь вот сам вижу, что так и есть!

У Уны вдруг перехватило горло. Наконец она с трудом выдавила:

– Спасибо!

Вернувшись в темную комнатушку, они осторожно положили пациента на брезент носилок и просунули в петли деревянные жерди. Уна накрыла его одеялом и тщательно подоткнула его со всех сторон, словно перед ней был не взрослый мужчина, а новорожденный младенец. Он поморщился, когда носилки подняли, но так как был под воздействием опийной настойки, вел себя в остальном спокойно. Уна подхватила сумку Эдвина и пошла вслед за носилками. Она не завидовала Эдвину и копу – ведь им предстояло нести тяжелые носилки вниз по скользкой крутой лестнице. Уна как могла освещала им путь фонарем патрульного.

Они разместили пациента в карете скорой помощи и уже собирались уезжать, но тут Уна увидела, что к ним со всех ног бежит жена несчастного. Она, запыхавшись, подбежала к тому окошечку, у которого уже успела расположиться Уна, и протянула ей что-то, зажатое в кулачке.

– Go raith miele maith agat.

«Пусть вам повезет тысячу раз» – Уна не помнила, что в точности это значит по-гэльски, но знала, что это самая сердечная благодарность. Уна машинально взяла предмет из рук женщины – это оказался небольшой овальный медальон. Уна перевернула его на ладони. Одна сторона была гладкой, а на другой – рельефный образок Девы Марии.

– Я прослежу, чтобы медальон всегда был при нем! – сказала она.

– Нет-нет, – покачала головой женщина. – Это для вас!

Не успела Уна опомниться, как карета скорой помощи уже неслась назад к больнице. Если бы у нее была еще пара минут, она, конечно, настояла бы на том, чтобы бедная женщина взяла медальон обратно. Медальон был совсем дешевенький, она бы никогда не выручила за него больше четверти доллара. Но все же Уна была растрогана до слез. Она долго сжимала медальон в руке, а потом спрятала его поглубже в карман.

Глава 32

Следующие несколько недель прошли без происшествий. Уна не ходила следить за санитаркой, не ездила на вызовы вместе с Эдвином. И не имела неприятных разговоров с сестрой Хэтфилд. Мужчину с переломом разместили в отделении по соседству с отделением Уны, и она навещала его каждый день, несмотря на растущее число обязанностей. Ногу его повесили на вытяжку, но рана зажила без инфекции, и прогноз был достаточно хороший. Уна приносила ему свежий чай, взбивала подушки и читала ему, когда у нее выдавалась свободная минутка. Из газет он предпочитал «Айриш американ», но если ее не было под рукой, то довольствовался и «Уорлд».

Эдвина Уна тоже видела почти каждый день – хоть на пару мгновений, когда он привозил нового пациента в отделение. Когда доктор Скотт выздоровел и снова приступил к своим обязанностям врача скорой помощи, они встречались на лестничных клетках, в кладовых или даже в лифте. Просто перекинуться парой фраз и быстро поцеловаться. Несколько раз, когда в выходные никто из них не дежурил, они встречались в Центральном парке, бродя по грязным безлюдным узким тропинкам, чтобы не наткнуться на коллег из Бельвью.

Уна осознавала, что их отношения – верх безрассудства. И чем больше он откровенничал с ней о своей жизни – о любимой охотничьей собаке Устрице, с которой любил играть в детстве; об опрокинувшейся карете, когда он получил перелом челюсти, а кучер погиб; о единственной в жизни встрече со сводным братом в Новом Орлеане, – тем больше Уна ненавидела себя за то, что вынуждена врать ему. Но она никак не могла решиться окончательно порвать с ним.

Он был совсем другим. Не таким, как те мужчины, с которыми она встречалась до этого. Те были как она – осторожными и крайне необязательными, если дело касалось чувств. Даже Барни – единственный мужчина, проявивший к ней участие, – вел себя несколько покровительственно. Эдвин же говорил с ней как с ровней. Конечно, без посторонних глаз, ведь в рабочее время они вынуждены были играть свои роли. Он осыпал ее комплиментами, как и другие, но ему было интересно не только поцеловать ее, но и узнать ее мнение.

Слава богу, никто в больнице и не подозревал об их романе. По крайней мере, так казалось Уне.

Однажды вечером, в самом начале марта, когда они, как обычно, штудировали бок о бок очередную медицинскую книгу в библиотеке, Дрю неожиданно спросила:

– А куда ты на самом деле пропадаешь по воскресеньям после мессы?

Уна подняла глаза на Дрю, стараясь ничем не выдать своей взволнованности. Что-то слишком острый нюх у Дрю для деревенской простушки… Уна обвела глазами комнату, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.

– Я же говорила: к моей кузине в город на ужин.

– Но когда ты возвращаешься, ты сразу набрасываешься на еду…

– Ну… Понимаешь… Она не очень хорошо готовит.

И это была сущая правда. Уна отпила глоток теплого молока, а затем снова уткнулась в книгу, надеясь, что на этом расспросы Дрю кончились.

– У тебя роман с мужем твоей кузины?

Уна поперхнулась и закашлялась. Если бы Дрю хоть разок увидела Рэндольфа, она бы и не подумала задать этот вопрос.

– Боже, что ты такое говоришь! Конечно нет!

Дрю покраснела и потупилась.

– Прости! Не хотела тебя обидеть! Мама всегда говорила мне, что мне надо побольше молчать…

Мамины советы явно не достигли цели.

– Просто… Хотя ладно, не важно, пожалуй, мама была права. – Дрю встревоженно теребила свои пальцы. – Ты же не сердишься на меня, а?

Уна взяла ладони Дрю в свои.

– Не глупи, конечно, не сержусь! Меня обзывали и похуже!

– Да что же может быть хуже?

Шлюха, негодяйка, бандитка, дерьмо собачье, кикимора ирландская, мерзавка, крыса помойная… Уна могла бы припомнить и еще целый ряд оскорблений, которые ей бросали в лицо в трущобах. Но лишь вздохнула. Попробовала снова углубиться в учебник, но никак не могла сосредоточиться. Прочитав третий раз один и тот же параграф, посвященный методам остановки кровотечения, она беспомощно отодвинула книгу в сторону.

– А с чего ты взяла, что у меня появился любовник?

Теперь уже Дрю окинула комнату взглядом, чтобы убедиться, что их не подслушивают. Потом наклонилась к Уне и зашептала ей на ухо.

– Ну, понимаешь… В «Забытой комнате» леди Шаттлкок часами прихорашивается перед свиданием со своим любовником – виконтом Викеби. Именно поэтому ее в итоге и разоблачают. Сначала замечает ее служанка, потом по секрету рассказывает поварихе, а та…

– «Забытая комната»? Так вот на что ты тратишь свечи после того, как леди Бьюкенен гасит свет? А я-то думала, что ты зубришь названия кровеносных сосудов…

– Ты же никому не расскажешь? – потупилась Дрю. – Сестра Хэтфилд и прочие могут посчитать, что у меня дурной вкус…

Уна покачала головой. Некоторые считают чтение любой книги, кроме Библии, дурным вкусом. Хотя… она бы не удивилась, узнав, что и у самой сестры Хэтфилд припрятана стопочка любовных романов.

– Значит, я похожа на эту леди Скаттелбэг?

– Да, только она леди Шаттлкок.

– А ты… на ее служанку, что ли?

– Я просто тоже заметила, что ты стала проводить больше времени перед зеркалом. Тщательнее зачесывать волосы. Поправлять каждую складочку, каждую пуговку… Просишь у меня одолжить меховую муфту и шляпку…

Уна нахмурилась. Можно подумать, что раньше она ходила эдакой